Она соблазнила родного сына, а он убил родного отца из ревности... и в итоге покончил с собой, сунув голову в петлю...

Дитя порока

Эту историю, произошедшую около тридцати лет назад (начало, или середина 1970 годов), рассказал один из оперативных сотрудников уголовного розыска подмосковного города Серпухова. Все события, изложенные в ней, реальные. Изменены только имена и фамилии действующих лиц.

На утреннем совещании начальник отделения майор Прохоров знакомил своих подчиненных с оперативной обстановкой, которая сложилась за истекшие сутки на подведомственной им территории. В принципе все было более-менее спокойно. Произошло несколько мелких краж да пара драк: одна — между подгулявшими приятелями, а вторая — обычная бурная разборка между мужем и женой.

«Единственное, на что я бы хотел обратить ваше внимание, — сказал начальник отделения, — так это на заявление от гражданина Пилипчука, которое он принес вчера поздно вечером. — Майор порылся среди бумаг, которыми был завален его стол, и нашел нужный документ. — Станислав Пилипчук сообщил о том, что пропал его отец, Петр Григорьевич, тысяча девятьсот восемнадцатого года рождения. Рано утром он на велосипеде поехал в лес и не вернулся.

Семен Ефремович, — Прохоров повернулся к капитану милиции Семену Ополченцеву, — Пилипчуки живут на твоей земле. Тебе и карты в руки. Действуй!»

Мастер, официантка и борец

Первым делом капитан решил проверить городские больницы. В его богатой практике бывали уже случаи, когда человек попадал на больничную койку, а его родственники били тревогу и требовали прочесывать ближайшие леса в поисках их отца или деда, не вернувшегося из похода за грибами.

В больницах Ополченцеву сообщили, что нужный ему человек к ним не попадал. Не привозили тело Пилипчука и в морг.

После этого капитан отправился на улицу Чернышевского, где жили Пилипчуки. Но сразу заходить в интересующую его квартиру Семен Ефремович не стал. Он, не торопясь, прошелся по соседним дворам и поговорил с местными жителями. Капитана Ополченцева в районе хорошо знали и при случае каждый старался ему помочь.

Менее чем через час оперативник уже многое знал о семье Пилипчуков. Пятидесятисемилетний Петр Григорьевич работал мастером на механическом заводе.

«Хороший мужик, — характеризовали главу семейства соседи. — Добрый, отзывчивый. Крутоват, правда, иногда бывает. Особенно по отношению к сыну Славке. Он у него единственный, да к тому же поздний ребенок. Вот отец и держит его в ежовых рукавицах».

Супруга Петра Григорьевича, Светлана Максимовна, была моложе мужа лет на пятнадцать. Работала официанткой в небольшом кафе рядом с центральным городским рынком.

«В больнице Света лежит. Недели уже три, — сообщила Ополченцеву бабулька из соседнего подъезда. — Что-то у нее серьезное с головой. Боли мучают постоянно. Славка к ней по десять раз на дню бегает».

Что касается сына Пилипчуков Станислава, то про него тоже много чего соседи рассказали. Сразу после школы он поступил в Москве в медицинский институт. Отучился там два года, и его то ли выгнали, то ли он сам ушел — толком никто не знал. Слава об этом не рассказывал — он был парнем замкнутым и неразговорчивым. А у родителей соседям спрашивать об этом было неудобно. Сейчас молодой человек работает в какой-то воинской части на выезде из города в сторону Тулы и продолжает серьезно заниматься спортом.

— Каким? — поинтересовался Ополченцев.
— Вроде какой-то борьбой. Вольной или самбо.

Станислав Пилипчук оказался высоким и крепким «накачанным» молодым человеком с немного покатыми — борцовскими — плечами. Он был в майке, и на его левом предплечье красовалась крупная наколка — «Света».

Ополченцев представился и сообщил о цели своего визита.

Вместе с хозяином квартиры они прошли в комнату и сели в кресла у журнального столика. Пока шли по коридору и мимо второй комнаты, дверь в которую была приоткрыта, милиционер успел заметить, что везде царит идеальный порядок. Он вспомнил, что хозяйка лежит в больнице. Значит, убирают дома мужики. Молодцы...

— У отца уже давно сердечко пошаливает. Да и давление постоянно скачет, — говоря это, Станислав заметно волновался. — Таблетки он не признает. А народные средства уважает. Летом травы сушит. Осенью собирает калину и заготавливает ее на год вперед, готовит по какому-то известному ему рецепту. Она хорошо у него давление сбивает, Вот и вчера он взял на работе отгул и с самого утра на велосипеде поехал в лес за калиной. Обычно он к обеду возвращается. А тут ни к обеду, ни к ужину не приехал. Я прождал до самой темноты, а потом пошел в милицию и написал заявление... Как вы думаете, он жив? Вы его найдете?

Больше ничего Станислав сообщить не мог. Он даже не знал, в какой лес обычно ездит отец. «Куда-то в сторону Протвина», — вот и все координаты.

Ополченцев попросил у Станислава фотографию отца. Молодой человек долго копался в ящике, но так и не нашел снимка, где Пилипчук-старший был бы один. Пришлось Ополченцеву забирать фотографию, на которой были изображены отец и сын. Взглянув на нее, Семен подивился — сын был на голову выше отца и гораздо шире в плечах.

На механическом заводе, куда направился Ополченцев после разговора с Пилипчуком-младшим, Петру Григорьевичу дали положительную характеристику. Не пьет. Не курит. План перевыполняет. С коллегами поддерживает дружеские отношения.

— В семье, правда, у Петра не все так, как бы ему хотелось, — разоткровенничался с оперативником начальник цеха.
— А что такое? — насторожился Ополченцев.
— С сыном никак не может общий язык найти. Извечная проблема — отцы и дети, Может, разница в возрасте сказывается.

Кровавый улов

На следующее утро в отделение милиции прибежал запыхавшийся мужчина. На нем был длинный прорезиненный плащ и высокие сапоги. «Рыбак, что ли?!» — едва успел подумать дежурный, как мужчина, не говоря ни слова, вывалил ему на стол из холщовой сумки с рыболовными принадлежностями надорванный целлофановый мешок с большим куском мяса.

Отдышавшись, мужчина рассказал о том, что с утренней зорьки ловил на Наре рыбу. На донку. Когда в очередной раз стал вытягивать снасти, почувствовал сильное сопротивление. Леска шла очень тяжело. Подумал: «Наверное, крупную рыбу прихватил». Он приготовил сачок, чтобы подхватить добычу, но вместо рыбы из воды показался целлофановый пакет. Едва не оборвав леску, рыбак вытащил его на берег и заглянул внутрь. От увиденного его чуть не стошнило — в пакете лежала верхняя часть человеческой ноги.

Страшную находку отправили на экспертизу. В тот же день стали известны ее результаты — нога пролежала в воде не более двух-трех суток. Криминалисты сделали вывод, что нога принадлежала мужчине в возрасте старше пятидесяти лет, ростом не более ста семидесяти сантиметров и имеющему первую группу крови. И еще эксперты отметили, что над трупом «поработал» человек, имеющий познания в области анатомии — «разделка» была произведена достаточно грамотно.

«Уж не сынуля ли постарался?! — мелькнула мысль у Ополченцева. — Он же в мединституте учился».

Оперативник связался с поликлиникой, где стоял на учете Петр Григорьевич. Медсестра, заглянув в его медицинскую карту, сообщила, что у Пилипчука первая группа крови и рост сто шестьдесят три сантиметра.

Получив эти данные, Ополченцев тут же отправился на доклад к начальнику отделения. Выслушав его сообщение, Прохоров поначалу хотел сразу же задержать Пилипчука-младшего, посадить его в КПЗ и там уже по полной программе «колоть» на убийство отца.

«А вдруг он в «глухую» несознанку пойдет или со временем выяснится, что он ни в чем не виноват? — возразил Ополченцев. — Что тогда делать будем? Честно сказать, товарищ майор, у меня есть план. Разрешите доложить?»

Вечером того же дня Ополченцев вызвал к себе в кабинет Станислава Пилипчука. В коридоре перед дверью оперативника сидели и как будто ждали своей очереди на прием два его «тайных агента» — неприметного вида мужички в темных плащах и кепках, надвинутых чуть ли не до самой переносицы. На вид — типичное мелкое жулье. Таковыми, кстати, они в принципе и были. Пилипчук не обратил на них внимания.

Ополченцев сообщил Станиславу о страшной находке.

— Этого не может быть! — воскликнул молодой человек. — Мой отец жив! Вы слышите — он жив! — На его глазах навернулись слезы. — Это какая-то ошибка!..
— Вы, пожалуйста, никуда из города не уезжайте, — сказал капитан. — Мы будем постоянно держать вас в курсе нашего расследования. Вы можете нам понадобиться в любой момент. Дело-то очень серьезное.
— Да, да, конечно...

Едва Пилипчук-младший покинул здание милиции, Ополченцев, наблюдавший за его выходом из здания из окна своего кабинета, выглянул в коридор и поставил своим «тайным агентам» задачу не спускать глаз с этого молодого человека.

На следующее утро агенты доложили Ополченцеву о том, что остаток вечера и половину ночи Пилипчук провел на берегу Нары. Они сообщили, что из милиции Станислав зашел домой, взял мощный фонарь и с его помощью исследовал чуть ли не каждый сантиметр берега реки, начиная от Шуруповского моста и до самой плотины.

«Обшарил все кусты. Куртку себе порвал. Два раза даже в воду залезал, когда замечал в реке что-то подозрительное. — Закончили свой доклад агенты. — Но оба раза впустую. Ничего не нашел».

Пилипчука снова вызвали в милицию. На этот раз в кабинете Ополченцева его кроме капитана встретили несколько человек — начальник отделения майор Прохоров, два оперативника и участковый уполномоченный. Участкового взяли для подстраховки — он был кандидатом в мастера спорта по боксу и в случае чего мог бы помочь укротить молодого борца.

Поначалу Пилипчук на вопрос, как он провел вчерашний вечер, стал заливать милиционерам о том, что весь вечер валялся на диване и смотрел телевизор. Но когда ему сказали про порванную куртку и про то, что он два раза залезал в воду, Станислав сразу сник и, попросив сигарету, начал давать показания.

Роковой вечер

Он рассказал, что с раннего детства Слава больше любил мать, не просто любил, а обожал.

Отец, которому на момент рождения сына было почти сорок лет, воспитывал Славу в строгости и в любви к порядку — хотел сделать из него настоящего мужчину.

К шестнадцати годам Станислав был уже на голову выше отца и гораздо шире в плечах — сказывалось занятие вольной борьбой, которой по настоянию матери он начал заниматься с десятилетнего возраста. «Мужчина должен быть хорошим защитником для женщины», — сказала ему мать.

Слава рос симпатичным молодым человеком с хорошими манерами. Единственное, что его портило, так это неожиданные приступы необузданной агрессии, из-за чего ему пришлось поменять несколько спортивных секций — молодые борцы часто отказывались выходить с ним на ковер.

Однажды, когда отец был в командировке, Слава после занятий в спортивной школе зашел в кафе, где работала мать. Он часто так делал — заходил к ней в конце рабочего дня. Они ждали, когда уйдет последний посетитель, вместе ужинали и отправлялись домой.

В тот вечер вторая официантка сказала ему, что мать пошла по делам к завхозу, попросив сказать сыну, если он придет пораньше, чтобы подождал ее в зале. Станислав немного посидел за свободным столиком, выпил стакан компота, а потом, когда официантка рассчитывала одного из посетителей, незаметно проскользнул в подсобное помещение.

Он хорошо ориентировался в лабиринтах подсобок кафе. Кабинет завхоза был последним в длинной череде полуподвальных каморок. Еще не дойдя до нужной комнаты, Слава не услышал, а скорее почувствовал за легкой фанерной перегородкой какую-то возню, сопение и приглушенный материнский голос. Молодому человеку показалось, что мать всхлипывает, «Ее там обижают!» — пронзила мысль.

Резко, чуть не сорвав петли, Станислав открыл дверь и ворвался в тесный кабинетик. В полумраке он увидел свою мать, лежавшую на продавленном диване, а сверху на ней тщедушного мужчину с приспущенными штанами.

В следующее мгновение завхоз, получив сильнейший удар, летел, сбивая стулья, в дальний угол, а Слава, обнимая мать, пытавшуюся быстренько привести в порядок одежду, нашептывал ей на ухо, что все уже в порядке и ей ничего больше не грозит...

Поздно вечером Светлана Максимовна пришла в комнату к сыну и, уговорив его не рассказывать отцу о том, что он увидел в кабинете завхоза, скинула с себя легкий халатик и нырнула к Станиславу под одеяло.

С той ночи обожаемая мать стала для своего сына еще и любовницей, имя которой он выколол на своем плече.

Станислав совсем потерял голову. Он не давал матери свободно и шагу ступить. Каждое утро провожал ее на работу, а вечером встречал. Завидев его, завхоз прятался, боясь попасться на глаза плечистому молодому человеку. А через месяц после того, как Станислав пару раз спускался к нему в каморку и «разговаривал по-мужски», он вообще уволился из кафе.

Сын страшно ревновал свою мать к отцу, из-за чего у них сначала обострились, а потом и окончательно испортились отношения. Однажды, уже почти через три года после начала любовных отношений между сыном и матерью, отец неожиданно раньше времени пришедший с работы застал их голыми в постели.

Разразился грандиозный семейный скандал, итогом которого стал вызов «скорой», забравшей Петра Григорьевича в больницу с острым сердечным приступом.

После этого глава семьи несколько раз пытался говорить и с сыном, и с женой, но от тех душеспасительных бесед было мало толку. Станислав после первых же фраз отца разворачивался и молча уходил в свою комнату. Супруга же только похихикивала и глумливо заявляла, что свято место пусто быть не может, совершенно недвусмысленно намекая мужу на то, что сам Петр Григорьевич уже давно в постели ничего не может.

Прошел еще год. Станислава выгнали из института за неуспеваемость. Боясь оставить мать дома одну, он каждый день мотался из Серпухова в Москву и обратно и совсем забросил учебу. Светлана Максимовна стала жаловаться на сильные головные боли и была вынуждена несколько раз лежать в больнице.

И вот во время очередного отсутствия матери между сыном и отцом вспыхнул очередной скандал. Начался он из-за пустяка. Станислав жарил себе на ужин яичницу и отвлекся на телефонный звонок матери, которая просила принести кое-что ей в больницу. В это время яйца на сковородке сгорели и наполнили дымом кухню, а потом и всю квартиру.

Из своей комнаты выбежал отец и стал ругать Станислава. Сын как обычно молчал. Это молчание распаляло Петра Григорьевича все больше и больше. Неожиданно, словно прорвав какие-то внутренние плотины, из его уст в адрес сына посыпались оскорбления и даже проклятия. И тогда Станислав, не говоря ни слова, резко развернул отца к себе спиной, продел свои руки ему под подмышки, сцепив кисти у него на затылке, и, приподняв продолжавшего сыпать проклятиями Петра Григорьевича над полом, резко его встряхнул.

У Пилипчука-старшего хрустнули шейные позвонки, он замолчал и обмяк. Станислав ослабил захват, и тело отца с неестественно повернутой головой упало к его ногам. Молодой человек наклонился и пощупал у Петра Григорьевича пульс. Понял, что отец мертв.

Первым порывом у Станислава было немедленно звонить в милицию. Но потом, поразмыслив над тем, что его упекут за решетку и мать останется одна, он решил потихоньку избавиться от трупа.

Тут-то ему и пригодились медицинские знания. Он раздел отца, перенес его в ванну и, взяв на кухне самый большой и крепкий нож, включил воду и аккуратно разрезал тело Петра Григорьевича на несколько частей.

Когда с разделкой трупа было покончено, Станислав взял большие пластиковые пакеты и упаковал в них куски тела отца. Под покровом темноты он сходил в сарай, взял отцовский велосипед и несколько больших корзин, с которыми отец обычно ходил в лес. Поднявшись с ними в квартиру и уложив в них часть пакетов, Станислав спустился вниз, погрузил корзины на велосипед и отправился в сторону Нары. Таких ходок между домом и рекой отцеубийца за ночь сделал три. И никто его не заметил.

Часть пакетов Станислав сбросил с Шуруповского моста, часть — с Варгенского. А голову бросил еще ниже по течению, почти на середину реки перед самой плотиной. Там, по его мнению, должно было быть самое глубокое место.

Ополоснув в воде руки, молодой человек вернулся домой. Выждав почти сутки, за время которых он навел в квартире идеальный порядок и отмыл от крови ванну, Станислав пошел в милицию и написал заявление о пропаже отца,

И еще два трупа

После того, как Пилипчук признался в убийстве, его вывезли на берег Нары. Он указал места, где выбрасывал части тела отца. Сотрудники милиции взяли у рыбаков две лодки и бредень, прошлись им вдоль реки и выловили пакет с головой убитого мужчины. Ее, как вещественное доказательство, приобщили к делу.

Пилипчука отправили на судебно-психиатрическую экспертизу. Ее результат не удивил опытных оперативников — Станислав Пилипчукбыл признан невменяемым, и молодого убийцу поместили для принудительного лечения в закрытую психиатрическую спецбольницу.

Светлана Максимовна, узнав в больнице о страшных событиях, произошедших в ее семье, не перенесла такого удара, потеряла рассудок и через несколько дней умерла. Сына, как он ни умолял больничное начальство, на похороны матери не отпустили.

Станислав пробыл на излечении три года. Во время очередного освидетельствования судебно-медицинская комиссия пришла к заключению о том, что в стационарном лечении Пилипчук больше не нуждается и может продолжать амбулаторное лечении под наблюдением участкового психиатра по месту жительства.

Убийца вернулся домой. Проплакав несколько дней над могилой матери, Станислав написал предсмертную записку, положил ее на стол и сунул голову в петлю веревки, другой конец которой он привязал к крюку на потолке.

«Жизнь для меня больше не представляет ни цели, ни смысла. Я ухожу к любимой мамочке...» — это были его последние слова, нацарапанные на тетрадном листе по-детски корявым почерком.

Николай Казаков
2003

***