Как у нашей Зинки рваные ботинки, Между ног - пирожок на две половинки. Пирожок тот сдобный и для всех удобный...

Прелюдия к расплате

Злой мартовский ветер пронизывал худенькое пальтецо насквозь и цинично плевал в лицо холодными брызгами дождя вперемешку со снегом. В одночасье лишившись по-настоящему любимого человека и оставшись без денег и документов в этом огромном и красивом, но, увы, чужом и равнодушном к ее судьбе Питере, двадцативосьмилетняя Зинаида Воронцова приняла решение умереть. Крепко прижав к себе трехмесячного сынишку, которого не во что было даже перепеленать, она вышла на середину проезжей части площади и стала ждать появления трамвая - чтобы наверняка и сразу... В последнюю секунду, правда, мелькнула мысль об оставленной за тысячу километров маленькой, беспомощной дочурке, но тело уже неотвратимо заваливалось на забрызганные грязью рельсы.

На счастье матери и ребенка, их ангелы-хранители, видимо, находились где-то поблизости, и потому непоправимой беды не допустили. Упавшую на трамвайные пути женщину буквально из-под колес выдернул давно не спускавший с нее глаз постовой милиционер, а кинутого на другой рельс младенца - стоявший неподалеку на остановке армейский офицер. Когда на пятые сутки Зинаида начала потихоньку выходить из тяжелейшего реактивного психоза, в палату ее пришла навестить сотрудница прокуратуры.

- Здравствуйте, Зина, - приветливо поздоровалась она и выложила на тумбочку яблоки и апельсины. - Зовут меня Нина Алексеевна, фамилия - Дегтева. Работаю я старшим следователем в районной прокуратуре, и мне поручено заниматься вашим делом.
- Каким делом? - тихо спросила Воронцова, отрешенно глядя в потолок.
- Уголовным, возбужденным по факту попытки самоубийства.
- Нет никакого дела, - твердо заявила Зинаида. - Я одна во всем виновата... Что с моим сыном, не знаете?
- Мальчик находится в детской больнице Раухфуса, - осторожно присела на край койки Дегтева. - Я проверяла: он в полном порядке. И все же давайте побеседуем.

Вышла Нина Алексеевна из больницы с глазами “на мокром месте”. Вернувшись на работу, первым делом пошла в кабинет к прокурору района...

Служебный разговор

- Заходите, заходите, Дегтева. Постановление о прекращении уголовного дела на подпись принесли?
- Нет. Я собираюсь заниматься расследованием.
- Расследованием? Прошу простить за выражение... Вы в своем уме, Нина Алексеевна? Не знаете, сколько в Питере каждый год происходит самоубийств.
- Около тысячи.
- Правильно. Но это данные только о суицидах со смертельным исходом, а ваша подопечная, как я слышал, не пострадала.
- Физически она и ребенок, слава Богу, не пострадали.
- Так какого вам рожна надо?
- Если вас это устроит, я решила довести это дело до конца из принципа.
- Ах, оставьте. За последние два десятилетия по тем или иным причинам наложили на себя руки почти двадцать тысяч человек, и еще никому не удавалось привлечь к ответственности хотя бы одного подлеца, повинного в чьей-то преждевременной гибели. Никому!
- Подпишите командировку... В Сибирь!

Эта страшная Сибирь

Из дневника следователя Дегтевой: "... Воронцова рассказывала, что познакомилась с Николаем Киселевым в исправительно-трудовой колонии в Свердловской области, где они оба, как военнослужащие, работали медиками. Потом обстоятельства вынудили их перебраться в сибирское ИТУ, печально известное тем, что туда сгоняют заключенных, которым “вышка” была заменена на астрономические сроки...

До районного центра добиралась в одном вагоне с освободившимися из заключения урками. Вели они себя безобразно и всю дорогу нахально раздевали глазами. Хорошо, у людей не написано на лбу, кто они по профессии, иначе живой бы туда я вряд ли доехала... Ночью высадили на каком-то полустанке. Кругом непроглядная тьма, и только в будке стрелочника мелькает тусклая лампочка... Ранним утром с грехом пополам добралась до нужного лагеря и занялась опросом свидетелей. С каждым написанным протоколом допроса крепнет уверенность, что Зинаида в больнице рассказала чистую правду. Почти все допрошенные не верят, что у Николая и Зины все так трагически закончилось...

Поздним вечером меня отвели в гостиницу - убогое, скособоченное здание, по каким-то причинам построенное в трехстах метрах от поселка. Продрогнув за день, я была голодна как волк, но, взглянув, из какой посуды здесь едят и пьют, предпочла лечь спать натощак. Внутри гостиница состоит из кухни и комнатки, кокетливо разделенных застиранной занавеской. Поскольку в комнате уже раздавался чей-то богатырский храп, я постелила себе на кухне.

Только начала дремать, как сосед за занавеской проснулся и пришел на мою половину попить водички. Ушел, покряхтел и вернулся обратно. В темноте услышала приближающиеся к кровати шаги и мужской голос: “Девушка, я замерз, не погреете меня?" Я заорала на него так, что у самой заложило уши. Он сбежал к себе, но все равно я всю ночь проспала со столовым ножом в руке. Наутро кисть онемела, и я с трудом разжала пальцы...

Впрочем, все это мелочи. Главное, я теперь доподлинно знаю, что происходило с Николаем и Зиной здесь и в Свердловской области...”

Путь на Голгофу

Несмотря на лютую стужу, подокном кто-то настырно тренькал на балалайке и нарочито противным голосом гнусавил:

Как у нашей Зинки рваные ботинки,
Между ног - пирожок на две половинки.
Пирожок тот сдобный и для всех удобный...

- Это про меня, - тяжело вздохнула Воронцова и, заткнув уши, отвернулась к стенке.
- Не обращай внимания, - ласково погладил ее по вздрагивающему плечу Николай. - Чего на придурков обижаться. Про меня там сейчас тоже будет.

Пирожок хоть вкусный, да кругом обкусан,
Один Колька-добрячок влип в него как дурачок...

Началась эта травля полгода назад. В принципе абсолютно все незамужние женщины пользовались в военном городке обожанием и вниманием на уровне “Мисс Вселенная”, и только вечно хмурую и озабоченную Воронцову местные ловеласы старательно обходили стороной. Не считая себя писаной красавицей, Зинаида относилась к этому как к должному, и вдруг на ее пути возник Киселев - статный двадцатипятилетний молодец, с питерской пропиской и к тому же холостой.

Поначалу женщина принимала его ненавязчивые ухаживания за проявление обыкновенного “кобелизма”, но потом начала сомневаться: не возводит ли на порядочного человека напраслину? Почувствовав, что влюбляется по уши, Зинаида все-таки попыталась парня образумить:

- Я была замужем, Коля, и старше тебя на три с половиной года.
- Ну и что.
- Не имею ни кола ни двора, ни копейки накоплений.
- Ну и что.
- У меня ребенок - инвалид первой группы с рождения, который останется инвалидом на всю жизнь.
- Знаю, и очень твою дочку люблю.

...По поселку поползли нелепые слухи, и каждый своим долгом считал “открыть Николаю глаза на правду”, но тот только отшучивался, и все оставалось по-прежнему.

Гром грянул после того, как они, не расписавшись, съехались. Какой-то подлец тут же сочинил про них злые, похабные частушки, и Зинаида не знала, куда деваться от стыда.

- Может, тебе перевестись работать в другое место? - предложил Киселев, видя ее страдания.
- А ты? - с дрожью в голосе спросила она.
- Пожалуйста, не сердись, - смутился Николай, - но я уже давно хлопочу о переводе нас обоих в Сибирь... Правда, не сердишься?

В отличие от Свердловской области, в Сибири народ оказался добрым и принял их тепло и радушно. Соседи и коллеги по работе всячески помогали им обустраиваться на новом месте и по-доброму завидовали час от часу крепнущей любви.

- Давай все же распишемся, - в сотый раз с надеждой предлагал Николай и в сотый раз получал отказ:
- Лучше будем жить так, Коля.
- Ну почему?
- Случись что, во второй раз мне предательства не вынести.
- Но ведь ты беременная, - настаивал Киселев. - И скоро родится ребенок. Наш ребенок. Как же он при живом отце будет фактически без отца?

Оставлять без отца родившегося крепыша и впрямь не годилось, и Зинаида скрепя сердце согласилась узаконить гражданский брак в загсе. Сияя от радости, Киселев быстро оформил их увольнение со службы и, оповестив весь поселок, какую шикарную свадьбу они сыграют во Дворце бракосочетания на берегу Невы, увез свою будущую семью в Питер. Однако еще на подъезде к Свердловску крошечный мальчик простудился и подхватил воспаление легких.

- Вот горе, - расстроился Николай. – А я, как назло, все наши вещи загодя отправил в контейнере - кто-то должен обязательно встретить и получить.
- Ничего страшного, - успокаивала его Зина. - Езжай один, когда Толенька поправится, мы к тебе мигом самолетом домчимся. За нас не беспокойся, я недельку с детьми у сестры в Свердловске поживу.

Киселев уехал домой поездом и на следующий день, прямо с дороги, послал невесте весьма странную телеграмму: “Между нами все кончено. Не приезжай. Вещи и документы вышлю потом”.

- У него, наверное, крыша поехала, - высказала предположение сестра, ошарашенная посланием Николая не меньше Зинаиды. - Он же, козел, помимо документов и все деньги твои увез.
- Не все, - капнула на бланк телеграммы горькая слезинка. - На дорогу и такси нам хватит...

Мама и К°

Оставив дочку на попечение сестры, которая, кстати, сама ютилась с пятью детьми в семиметровой комнате, Зинаида срочно вылетела с Толенькой в Питер, прихватив с собой лишь чемоданчик с пеленками. В аэропорту их неожиданно встречали двое: Николай и еще его дородная мама.

- Ты зачем сюда приперлась?! - с ходу зашипела та, даже не удосужившись взглянуть на родного внука. - Тебе русским языком написали, чтобы ты на моего сына и на питерскую прописку губы не раскатывала!
- Что произошло, Коля? - стараясь оставаться спокойной, обратилась Зинаида к своему бывшему суженому, стоявшему за спиной мамаши с каменным выражением лица.
- Толенька еще не поправился, - предприняла попытку взять его под локоть Зина. - Может, пройдем от сквозняков в комнату матери и ребенка и там объяснимся без этой мегеры.
- Не смей оскорблять нас, гадина! - отпрянул от нее Николай. - Это моя мать!
- С чем тебя и поздравляю! - бросила ему в сердцах под ноги чемоданчик Воронцова и решительно зашагала на стоянку такси.
- Вот и проваливай! - заулюлюкали ей вслед Киселевы и изощрялись в оскорблениях до тех пор, пока не сообразили, что на такси до Свердловска не доедешь и, следовательно, эта “мерзавка” поехала к ним домой...

Впрочем, мудрой мамой такой вариант предусматривался, и у дома Воронцову уже поджидал оставленный там “на всякий случай” Колин дядя - под стать старшей сестричке, такое же хамло.

- А ну, поворачивай обратно, лахудра бесстыжая! - завопил он на всю улицу, широко растопырив руки.

Но Воронцовой было сейчас не до уличных скандалов - давно миновало время кормления, и голодный ребенок заходился плачем, ворочаясь и выгибаясь в мокрых насквозь пеленках. Оттолкнув тщедушного дядю плечом, она вбежала в нужную парадную, о которой когда-то ей столько хорошего рассказывали в Сибири. Двери открыла чистенькая, опрятная старушка и, вкратце расспросив, в чем дело, проводила на кухню, где накормила горячим и помогла простирнуть и развесить сушиться пеленки.

Минут через двадцать в полном составе заявилось семейство Киселевых и, вылив на голову Зинаиды очередной ушат словесных помоев, они вновь покинули дом, накрепко заперев перед уходом двери своих комнат. Переночевав кое-как на кухне на предложенном старушкой одеяле, Воронцова спозаранку отправилась в ближайшее отделение милиции, узнать, как ей быть дальше - в чужом городе, без документов и денег, поскольку Николай так и не соизволил вернуться.

- Мы-то здесь при чем? - удивился дежурный по отделению. - Если вы ему не жена, то какие могут быть претензии?

Действительно, какие? Небо ведь после этого не упало, и трамваи ходить тоже не перестали...

Из дневника следователя Дегтевой: “... Во дворе Киселевых меня остановила какая-то бабка и шепотом сообщила, что она живет в доме напротив и до отъезда Николая неоднократно в окно наблюдала, как он сожительствовал со своей родной матерью. Поставив бабку в известность, что сплетнями прокуратура не занимается, я пошла допрашивать соседку Киселевых по коммуналке. Между делом поведала ей о сегодняшнем разговоре во дворе и поинтересовалась, что она по этому поводу думает. На что, как и ожидала, получила ответ порядочной женщины, что все эти подглядывания в замочную скважину не для нее. “Так, возможно, вы ненароком что-нибудь слышали, сидя у себя на диване? - машинально спросила я. - Стена-то у вас с комнатой матери Николая общая”. Ответа на бестактный вопрос не последовало, но моя собеседница покраснела до корней волос - значит, что-то слышала... Тогда не исключено, что страх перед матерью возобладал у Николая над любовью, если таковая вообще имелась ...Айда семейка...”

Словно в сказке

К счастью, объем статьи не позволяет полностью описывать все гадости и унижения, выпавшие на долю Зинаиды уже после возбуждения уголовного дела и ее выхода из больницы. Тем не менее справедливость восторжествовала, и зло удалось наказать по всей строгости закона. Благодаря проявленной старшим следователем прокуратуры принципиальности и настойчивости, Николай Киселев за жестокое обращение с потерпевшей и доведение ее до самоубийства получил три с половиной года лишения свободы с отбыванием в ИТУ общего режима.

Что же касается Воронцовой, то, устроенная стараниями Дегтевой на работу в военное общежитие, она познакомилась там с офицером и вскоре вышла за него замуж. Не в пример Николаю, этот человек оказался порядочным и сразу же после свадьбы усыновил и удочерил обоих детей Зинаиды.

По понятным причинам, все имена и фамилии, за исключением данных следователя, изменены.

В. Шумский,
агентство “Петропресса”