Неуловимый "Монах"
Находящийся на грани полного вымирания Средиземноморский тюлень-монах некогда широко присутствовал в черном море, увы... сейчас его здесь нет...
Черноморские тюлени-монахи...
Летом 1969 года редакция еженедельника «Орбита» и Академия наук Народной Республики Болгарии организовали экспедицию в поисках черноморского тюленя-монаха.
Когда-то зашел тюлень в Черное море через Дарданеллы. Новые места понравились. Тюлени заселили укромные заливы и пещеры. Было это давно. Сейчас же, как предполагают ученые, на болгарском побережье осталось около десяти «монахов». Они находятся под охраной государства. Но нет-нет да и придет с моря слух, что где- то попался на большой крючок неразумный тюлень. Экспедиция должна привезти фотографии тюленя, определить возможные места его обитания.
Болгарские друзья любезно пригласили в экспедицию нашего специального корреспондента Владимира Кулагина. Сегодня мы помещаем его рассказ.
Рыбак размахивал руками и быстро-быстро говорил, иногда срываясь на крик. Потом он показал пальцем в направлении скалы, сложил ладони лодочкой и плавно повел ими по кругу. Вдруг раскинул руки в стороны, покачал ими вверх, вниз и засмеялся. Я ни чего не понял, комендант экспедиции Петр Андонов объяснил, что три дня назад этот рыбак видел тюленя там, за скалой.
Смущало только, как холодно отнесся Петр к рассказу. Выслушал внимательно, не перебивая, но радости великой не выказал.
«Здесь тюленей нет, мы все облазили, — угадал мои мысли Петр. — А если и были, то ушли — пугливые они очень».
К домику вели две тропинки, размокшие от недавнего дождя. Приземистый, он стоял на самом краю мыса, подвластный всем ветрам. Красная черепичная крыша горела на солнце, гулко хлопала распахнутая дверь. Вокруг ни души. Пустынный уголок.
Мне было жаль, что еще один день, если не весь, то наполовину, потерян, и все-таки где-то теплилась радость от скорой встречи с болгарскими ребятами.
«Тихо на Ропотамо, — сказал Петр, прилаживая на щеколду упрямую дверь. -— Единственные гости — рыбаки... Что ж, вот вам комната, отдыхайте с дороги, а наши
придут с моря — поедем на реку смотреть лилии. Экскурсия сегодня».
придут с моря — поедем на реку смотреть лилии. Экскурсия сегодня».
Говорят, кто увидит последнюю распустившуюся лилию, найдет свое счастье. Мы не видели белых восковых розеток — лилии уже отцвели. И лишь их широкие темные листья наглухо закрыли старицу. Но я был счастлив от знакомства с Ропотамо, необыкновенной рекой.
Каждый знает, что реки впадают в море. Здесь же все наоборот. Когда-то русло реки опустилось, и море залило его на девять километров. Небольшая речушка, что осталась от прежней, сколько ни старается, не может опреснить воду. И течет река вверх, к горам, лишь сильный береговой ветер гонит иногда воду к морю. Не в этом ли разгадка черепах, уплывающих от опасности в тростник, буйных субтропических зарослей по берегам и раскидистых ветел, таких же, как на наших тихих речушках.
Ропотамо и ее старица — заповедник. Самый уникальный заповедник Болгарии.
День ото дня узнавал я своих болгарских друзей по экспедиции. Примечал в них что-то новое, незаметное первому взгляду. И убеждался, что в каждом живет неутомимая жажда поиска, без которой нет ни следопыта, ни моряка.
С ними я и хочу познакомить вас, потому что они, честное слово, достойны этого.
Если встретишь Николая Райкова на морском берегу, обязательно примешь его за рыбака. Серая штормовка, высокие сапоги. Лохматые, с кудрявинкой волосы выгорели под солнцем до соломенной желтизны. И лицо обветренное, красное от загара. Он молчалив, зато каждое слово — тяжелый камень, ложится точно, не своротишь. По специальности Райков ихтиолог, но вот увлекся ластоногими и теперь не знает покоя. С трудом, по словечку, удалось выведать мне его многолетнюю одиссею, которая вряд ли закончится с этой экспедицией.
Николай Райков жадно ловил слухи и сообщения. А они были обнадеживающими. Тюлень-монах заходил в ставные невода и, словно дань, забирал у рыбаков часть улова. Одного тюленя поймали на крючок в Дунае около Силистры. Поймали случайно, и все-таки казалось невероятным, как это «монах» очутился в реке за сто километров от моря. Из дельты Дуная пришло такое же известие. Тюлени заплывали сюда, чтобы на мелководье кормиться рыбой. Но обитали-то они на болгарском побережье, что подтверждали многочисленные рассказы рыбаков.
Если не каждый второй, то наверняка уж каждый четвертый уверял, что видел «монаха». Один — год, другой — месяц тому назад, третий — совсем недавно. И все с определенной точностью указывали место встречи и привычно отмеряли руками размер неожиданного гостя.
Брала досада. Тюленя охраняют, охота на него строго запрещена, а он так глупо попадается на крючки, которые вовсе ему не предназначены. Но позировать перед объективом его, райковского, фотоаппарата упорно отказывается.
Райков утешал себя. Когда идешь специально, с потаенной целью — удачи редки. Другое дело — случай. И к нему ведь он был благосклонен.
Первый раз на мысе Калиакрия. Тем летом в Болгарии проходил международный научный конгресс, и он, Райков, пригласил своих зарубежных коллег на экскурсию.
Они стояли на отвесном уступе. Внизу лениво плескалось море, прозрачное и ласковое. Райков уже заканчивал свой рассказ, как вдруг кто-то закричал и замахал руками. Сердце екнуло. Он понял — там тюлень. И похолодел от злости на самого себя: «Ну и растяпа!» Фотоаппарат остался в автобусе.
А «монах» играл внизу, такой близкий, весь на виду. Нырял, нежился на волне, выставлял напоказ свою усатую морду и никуда не желал уплывать. Путь до автобуса и обратно занял десять минут. Но за три минуты до возвращения тюлень ушел в глубину и сгинул.
Тогда Райков решил ждать. Три месяца прожил в палатке на Ропотамо, часами просиживал у заливов, где когда-то встречали тюленя рыбаки, и все-таки перехитрил «монаха». Две фотографии ластоногого — все, чем вначале располагала экспедиция. Это было много и мало.
Увидеть и сфотографировать тюленя, отыскать пещеры с выходом под воду, где, возможно, обитает «монах», только одна из задач экспедиции. Не менее важно было найти удобный залив, куда впоследствии поселят семейство тюленей, отгородив залив от моря проволочной сеткой. Короче говоря, создать зоопарк под открытым небом. Из всех фиордов и заливчиков больше всего понравился экспедиции залив Коракя километрах в трех от лагеря, если идти морем. Туда вот уже второй день на моторной лодке снаряжалась группа. Утром и я наконец-то поеду с ними.
Интересно все-таки устроен человек. В четвертый раз едут ребята на Коракя. Знают, что в тамошней пещере нет тюленей, но, как только стихает мотор и лодка по инерции ползет в залив, все умолкают, невольно вытягивают вперед шеи. На лицах появляется надежда: «А вдруг?» Чуда не происходит. Лодку привязывают к скале, которая выглядывает из воды посредине залива, — настает черед аквалангистов. Первым уходит под воду Любомир Цветков. За ним Петр Цацов надевает запасной пояс со свинцовыми бляшками для груза и в маске плывет к пещере. Его очередь через двадцать минут.
В экспедицию Костя Цацов попал случайно. Заболел кто-то из аквалангистов — вызвали его. Без акваланга подводный мир что дом без крыши — так считает Цацов. Только акваланг делает морскую квартиру объемной. Он убедился в этом, когда впервые открыл для себя неизвестную красочную третью планету пять лет назад. С тех пор побывал во многих экспедициях. И год, проведенный вдали от моря, считает напрочь потерянным для себя.
Вскоре у лодки появляется из воды Любомир Цветков. Стучит по борту рукой. Значит, просит сачок. Снова ныряет. Теперь надо ждать. Что-то принесет он?
Минута кажется вечностью. Наконец в лодку летит сачок. В нем краб, огромный! Гоша вытаскивает его из сачка. Всовывает в клешню спичку. Легкое движение, и спичка разломилась надвое. Вот это силища!
Цветков что-то говорит Цацову. Тот берет у него акваланг. Надевает в воде и уходит в глубину. Петр тоже возбужден. Его время кончилось, и он сидит в лодке, закутанный в халат. Дрожит, согреваясь, и курит, курит. Он тоже что-то видел интересное под скалой. Любомир Цветков объясняет мне, что они видели синюю рыбку. Чуть побольше зеленушки. Ни в одном справочнике такого вида нет. Видимо, это или пришелец из Атлантики, или новый неизвестный науке вид. Видел он ее в нише на скале. Глубина была большая, метров тридцать. Пытался поймать, не смог?
Ну и денек! Тюлень упорно скрывается, а тут еще синяя рыбка! Загадка на загадке. Пока Цацов гоняется за рыбкой, поперек залива растягивают шнур. Райков на своей маленькой лодчонке передвигается вдоль него, делает замеры глубины. Здесь потом поставят проволочную сетку.
Возвращается Костя. Плюхается в лодку, усталый, посиневший от холода. Без костюма на глубине не сладко. Ему тоже повезло. Синяя рыбка стояла совсем рядом: руку протяни — и добыча твоя. Он схватил ее за хвост, но не удержал. Да, загадала загадку синяя рыбка!
Цацов обещал мне показать турецкие огурцы, которые стреляют семенами, как реактивные снаряды. Вот только придет корабль, и мы отправимся дальше по берегу. Ничего из этой затеи не вышло. Цацова оставили на Ропотамо — ловить синюю рыбку.
Гоша Георгиев из Тырна, маленького городка на границе с Югославией. Учится он в одиннадцатом классе гимназии, море видел всего два раза за свою жизнь и поэтому рад был любой экспедиции. Сначала испытал себя в археологической викторине. Не вышло. Срезался на втором туре. А с «монахом» повезло, ответил на все вопросы. Оттого-то Гоша считал себя самым счастливым человеком на свете. Хотя, по правде говоря, ему меньше всего надо бы радоваться. В экспедиции Гоша был самым молодым. Если надо принести что-то из кладовки, посылали его, подтянуть лодку к берегу — в воду прыгал Гоша, не говоря уже о таких мелочах, как заготовка хвороста для костра или внеплановая уборка на палубе. Гоша не противился, принимал как должное. Море окупало все. Так как приехал Гоша из Тырна, нарекли его Трынским.
С утра заштормило. В такую погоду маяки выбрасывают черные шары.
Двенадцать человек отправились в дозор. Через два километра двое уходили в сторону от тропы.
Трынскому достался узкий, кривой, как сабля, утес неподалеку от Масляного мыса. Всего двадцать шагов по колючкам и желтой траве разделяло два схожих залива. Гоша устроился в неглубокой ложбинке. Бросил рюкзак, сумку, фотоаппарат. Спрятался за выступ и задремал. Очнулся от холода. Подошел, потягиваясь, к краю обрыва и обмер. Внизу на камне сидел тюлень. Все было бы хорошо, не допусти Гоша досадного промаха. Десять шагов вперед — десять назад, и на пленке останется портрет долгожданного гостя. Главное — не шуметь и не спешить. Но это со стороны хорошо так рассуждать. Трынский же ошалел от радости. Замахал руками, запрыгал и на все побережье понеслось: «Тюлень!»
Петр видел, как прыгает Трынский, как размахивает руками и пританцовывает, словно йог на раскаленных углях. Он бросился на помощь. Полтора километра отмерил за десять минут и все равно опоздал. Гошу била нервная дрожь, он показывал вниз, но там никого не было. Два часа без маски и ластов нырял Петр в надежде отыскать хотя бы пещеру. Все напрасно.
Когда мы встретились у рыбацкой ханзы, от которой до лагеря рукой подать, Петр, зябко кутаясь в бушлат, хлопал Трынского по плечу и с напускной важностью повторял: «Качайте его — он видел тюленя!»
Вот почему выспрашивал вечером Райков Трынского, пытаясь разгадать, видел ли он «монаха». А ночью пришел корабль, и мы отправились грузить баллоны с воздухом, рюкзаки и чемоданы.
Спокойная жизнь кончилась. Словно кузнечик прыгал корабль от причала к причалу, высаживая нас на берег, чтобы потом через много километров снова забрать на борт. Мы шли по побережью, повторяя прихотливую кривизну его изгибов. Была пора сбора винограда. Навстречу попадались иногда ишаки. Огромные корзины закрывали их бока. В корзинах ехало солнце. Оно светилось желтыми полновесными гроздьями, улыбалось налитыми ягодами, наполняло округу чем-то торжественным, радостным. Ишаки вышагивали медленно, будто понимали всю важность момента. Хозяин шел сзади, не понукал, не подстегивал, только раскланивался со встречными, гордый и довольный, насвистывая песенку про солнце, про урожай, про счастье виноградаря.
Незнакомый край всегда пытаешься сравнивать с увиденным ранее. Мне казалось, что идем мы по Крыму, где-нибудь неподалеку от Судака. Только горы вот ушли от моря, и не хватает чего-то важного, привычного глазу. Впервые я подумал так, когда проходили рыбацким поселком. Белые дома его тонули в зелени винограда, таранили небо пирамидальные тополя. Их свечи напомнили о темных свечах кипарисов, с чего для меня в первую очередь начался Крым. Испокон жители болгарского Причерноморья не разводили этого дерева. Может быть, оттого, что кипарисы прятали солнце, которого здесь на исходе сентября было так много.
Вести с Ропотамо сообщал на корабле капитан.
Цацов дважды видел синюю рыбку. Поймал даже в сачок, но потерял, пока добирался до лодки.
Николай Райков подстерег у Масляного мыса «монаха» в том самом месте, где оплошал Трынский.
А Гошу захватила другая страсть. Он собирал камни. Оранжевые крохотные голыши. Они попадались редко, и в каюте под Гошиной подушкой перекатывалось всего шесть голышей. Однажды Петр решил помочь и притащил на выбор два кармана камней. Трынский придирчиво осмотрел каждый голыш, но все выбросил за борт. Каким достоинством должен обладать его заветный камень, оставалось для нас загадкой. А Гоша играл в свою тайну, которую я открыл случайно уже в Бургасе.
Когда «Пионер» бросил якорь в порту, Гоша отпросился на берег. Вернулся скоро. Как сейчас вижу его смеющееся лицо, вижу, как он медленно распаковывает квадратную картонную коробку. Мы смотрим на него раскрыв глаза: что-то сейчас будет? Он вынимает игрушечный парусник. Коричневую трехмачтовую шхуну. Паруса ее надуты ветром, в лакированных бортах играет солнце. Так вот зачем камни! Они будут лежать рядом с кораблем, почти под цвет его. А море легко дорисует воображение.
Последний переход до Ахтопола давался тяжело. Море штормило, ветер надувал куртки, словно выстиранное белье, болтающееся на веревке. Сказывалась, видно, и злость на «монаха», который так и не появился, хотя позади лежал трудный путь по бездорожью. Под вечер подошли мы к окраине городка. Из окон сладкарницы неслись протяжные звуки.
— Арапья, — подсказал Петр. — Похожа на вашу волынку.
На арапье играл чабан. За щеками его будто перекатывались красные шары. Мелодия плыла тягучая и радостная, как разматывающийся моток серпантина. Руки чабана слегка касались перламутровой дудки, плавно вздувались и хрипели мехи, выплескивая в прокуренную комнату светлые волны радости. За оконченный труд в горах, за право посидеть вот так, ни о чем не думая, и петь о горячем солнце, зеленых травах и высоких деревьях.
Я слушал эту песню, застыв на пороге, а к сердцу колючим ежонком подкатывала грусть. Утром придет корабль, в последний раз проплывет оранжевый ахтопольский маяк, и ляжет впереди пенистая дорога расставания. С ребятами, с экспедицией, солнечной дружественной Болгарией.
В. КУЛАГИН
Бургас — София — Москва
"Юный натуралист" №2 1970
Бургас — София — Москва
"Юный натуралист" №2 1970
- Статья на болгарском...
От редакции Uzzer.ru - Белобрюхий тюлень, он же средиземноморский тюлень-монах, или просто тюлень-монах, по латыни Monachus monachus. На сегодня - 2024 год - в Черном море больше нет этих тюленей, считается, что они полностью вымерли. Последний раз тюленя-монаха видели на побережье Турции в 1997 году. Болгарское побережье некогда было достаточно богато на тюленей-монахов, но у местных рыбаков было суеверное представление, что они рвут сети и поедают весь улов и потому они активно уничтожали этих тюленей... Последний зафиксированный случай, когда видели этого тюленя у болгарских берегов - 8 декабря 1996 года.
***
Admin-uzzer May 02 2024 71 прочтение
0 комментариев
Печать
Комментариев нет.