Акт на списание
Как работало сельское хозяйство в СССР - правда ли, что все проблемы замалчивались и их обсуждение было под запретом? Вранье!..
Проблемы животноводства в СССР
«...Итак, представим себе — приходят операторы на новый комплекс на работу. Сразу же в ветсанпропускнике смущает белизной пол, покрытый белым линолеумом. Вдоль стен стоят симпатичные шкафчики для одежды. Здесь люди переодеваются и идут на свои рабочие места. Операторы, естественно, идут в молочный блок, где все блестит кафелем. В блоке чисто, светло и сухо, воздух кондиционирован. Слесарь-наладчик на пульте управления кормораздачей проверяет наличие кормов в бункерах. Устанавливает тумблер эмитрона на положение «доение» и включает вакуум-насосы. Операторы выдаивают восемьсот коров, моют помещение, посуду и, очень довольные своим трудом (надой хороший от черно-пестрых коров), идут в душ. После душа, посвежевшие и отдохнувшие, они идут в красный уголок обсудить свои дела, планы на будущее и прочее... Но это просто идиллическая картинка...» — так начиналось письмо.
Тогда еще был февраль. Тот самый месяц, в который наши далекие предки кропили коров водой и окликали звезды, прося, чтобы скотины по дворам было не меньше, чем звезд на небе. Тоже «идиллическая картинка».
«...мы уже возлагали на комплекс большие надежды, — было в письме, — особенно наш бывший председатель. На собрании он говорил: — Вот построим комплекс, тогда заживем и животноводство не будет убыточным».
Автострада Курган — Кустанай то отгораживалась частоколом сосен, то куталась в кисею заиндевелых берез и несла навстречу яркие автобусы, огромные фургоны, юркие «Жигули». То влево, то вправо от автострады ныряли под арки пионерских лагерей забытые на зиму дорожки; то возвышался над нею пост ГАИ с огромными разноцветными пуговицами дорожных знаков; а на развилке мелькнул, показав брюхо, обелиск — взмывающий в прозрачное небо погожего дня самолет... И странно было думать об «идиллических картинках» на этой реальной автостраде сего дня. И не менее странно было ставить обе рядом, смещая эпохи. Но любая, идиллия — это упование, плод воображения беспомощного человека. Человек во власти стихий и надеется с помощью неких сил упросить стихии быть снисходительными. В одном случае (древнем) беспомощность человека — порождение неведения; в другом — ?
Автор письма Юрий Михайлович Лоскутов работает кочегаром на комплексе. Он сообщал, что техника, на которую надеялись, надежды не оправдала и просил: «не пересылать письмо в район, где работает наш бывший председатель», а приехать и «разобраться беспристрастно».
В обеих Березовках и в Понизовке помнят старые фермы. Рубленые, крытые тесом, огороженные слегами, они стояли на околицах. Нынешние невесты еще успели набить там первые мозоли, помогая матерям поить, доить, кормить, чистить коров. Подойник, корзина и вилы — вся механизация... Да и тесноваты стали старые фермы.
В пойме Тобола построили новые — кирпичные, вместительные. Поставили в них доильные установки, провели водопровод. Каждый пригон обошелся колхозу в сто тысяч рублей. К семьдесят первому году в тех фермах было тысяча триста коров. Но коровы одна за одной стали болеть туберкулезом. Кто говорит, оттого, что место выбрали низкое, кто говорит, что потолки не утеплили. Влажность была высокая.
Решили строить новую ферму: место выбрали на взгорье, защищенное от северных ветров березовым колком. А заодно оснастить ее комплексной механизацией: молокопровод, подача холодной и горячей воды, механическое удаление навоза. По проекту такая ферма стоила около шестисот тысяч рублей. Думали отобрать здоровых телок и на комплексной ферме, в новых стенах, возродить стадо, не пораженное неизлечимой болезнью.
Пока строилась ферма, было решено вместо нее делать комплекс крупного рогатого скота на промышленной основе. Сметная стоимость его — 989,5 тысячи рублей, в том числе оборудования на 86,2 тысячи. Тогда же было решено создать стадо новое, высокоудойное, и купили в Прибалтике телок-двухлеток черно-пестрой породы.
Идея — побудитель этого движения бесспорна: создать современные условия труда людей, современные условия содержания животных. Подойники, корзины, вилы — в музей. Комплекс на промышленной основе — логическое завершение этого движения, а результат — рентабельность молочного хозяйства. Здравомыслящему современнику это не надо, доказывать с пеной у рта, идея ясна.
В письме же Лоскутова эта идея представлена как утопия, как «идиллическая картинка».
Это факт. Но не станем осуждать факт, пока не узнаем причин, его породивших... В райцентре сказали, что Лоскутов был в конфликте с бывшим председателем колхоза Горьковым и потому мотивы письма сугубо личные. И что в конфликте повинен сам Лоскутов — «нарушитель трудовой дисциплины», и что пишет он в разные инстанции с одной целью — выместить обиду. Хотя обижаться, как я понял, он должен был только на себя. Однако о работе комплекса в районе не сказали ничего утешительного: надои низкие — вместо трех с половиной тысяч по плану — две семьсот. Только за прошлый год он принес убыток колхозу на 129 тысяч рублей. За три года, пока существует комплекс, на нем не было ни хищений, ни бескормицы, ни болезни скота — не было ЧП, которое могло бы стать шумной историей. Нельзя же считать сенсацией тот факт, что в январские стужи лопнули кое-где трубы водяного отопления и потому в бытовках холодно. Тем более что те морозы доставили хлопот многим в районе.
Не было ЧП... а убытки были и есть. Вполне возможно, что мотивы письма Лоскутова «сугубо личные», но... убытки были и есть. Убытки общественные.
Тогда был февраль. Хвостик дороги уводил от автострады влево, к низкому глухому забору. Слева — искрящееся кружево берез, справа — голубые поля, а над забором высились башни, обросшие нагромождением сосулек, как седыми нечесаными бородами. Похожи на языческих идолов.
Дементьеву не до аллегорий. Он озабочен. Морщил лоб и то ли объяснял, то ли жаловался:
— Нет концевых выключателей. В баке водонапорной башни должен стоять поплавок и рычаг с контактом... концевой выключатель. А их нет. Кочегар включает насос и смотрит: полилось через край — дави на «стоп».
Ледяные бороды до сугробов, с потеками ржавчины.
Леонид Кивролетин шел молча. Дементьев и Кивролетин к тому февралю поработали на комплексе дней по тридцать всего. По штатному расписанию еще значились «и.о.». Александр Дементьев исполнял обязанности главного инженера, Леонид — обязанности главного зоотехника.
Пришли в бытовку. Сидели в пальто, в телогрейках. Светилась спираль обогревателя, но бесполезно — ноги, казалось, пристывали к полу. В другом конце коридора стоял ТЭН и вентилятор, под потолком тянулись воздуховоды. Но воздуховоды — сами по себе, вентилятор — сам по себе, и, когда его включали, он дул в потолок. Шуму много, тепла нет.
Кивролетин сидел к столу боком, глядел в пол, сосредоточивался — с чего начать итожить увиденное. Дементьев торопился сказать о том, что нет вентилей, нет грузового трактора, что скребковые транспортеры, ремонтируя, приходится «таскать на собственном горбу». Кивролетин сдерживал его:
— Погоди, Александр Иванович. Давай по порядку.
Дементьев соглашался, снимал шапку, гладил лысину, вскидывал рыжеватые брови и опять говорил, что профессия его — механизатор, к обязанностям инженера еще не привык и что ему проще вспахать три загона, чем здесь «обеспечить работу механизмов».
— Давай по порядку, — Кивролетин развернулся, отодвинул от себя консервную банку-пепельницу, как бы очистил плацдарм, и сказал: — Расположение молочных танков спроектировано неверно. Они стоят между коридорами, по которым коровы идут на дойку и возвращаются. В кольце стоят. Получается большая загазованность аммиаком. А надо было их вынести на свежий воздух.
А. ДЕМЕНТЬЕВ: А трубы отопления, наоборот, выходят наружу в тамбурах и замерзают на сгибах. Я их старыми ватниками укутываю — мало помогает. У нас все-таки Сибирь. Кто так придумал? Не знаю.
Л. КИВРОЛЕТИН: Телятник спланирован далеко от котельной, дальше всех пригонов. А именно туда в первую очередь надо подавать стабильное тепло.
А. ДЕМЕНТЬЕВ: В пригонах тоже тепло удержать трудно — двери не прикрываются. Дверь тяжелая — вчетвером одну поднимаем, а коробка слабая — брусок с ладонь толщиной. Не держит. Каждый день ремонтируем. Гвоздь забиваешь, брусок трескается. Надо бы коробку помощнее.
Они говорили о собственном опыте, нажитом только что. Впечатление свежо, еще не утрачены надежды, и потому в интонациях их нет намека на иронию. Недоумение и озабоченность. Им непонятны были просчеты в проекте. Скот зимует на комплексе четвертый раз, а просчеты не устранены. Почему — тоже непонятно. Это вызывало недоумение. Теперь им предстоит доводить «до ума» дело, неудачно начатое предшественниками. Если до них не смогли — сумеют ли они? Это вызывало озабоченность.
А. ДЕМЕНТЬЕВ: По расчетам, на комплексе пять тракторов, а гараж построили на три. Грейфер некуда ставить.
Л. КИВРОЛЕТИН: Не продумана система навозоудаления. По проекту планировалась экспериментальная. «Беларусь» скребком выталкивает навоз в пристройку, оттуда скиповый подъемник грузит на тележки. Подъемника не достали, а систему не поменяли. Грузить нечем. В пристройках навоз смерзается, а отбойных молотков у нас нет.
А. ДЕМЕНТЬЕВ: Этот способ в пригонах, где беспривязное содержание еще осталось. А там, где переделали на старое — привязное, — там обычная система: скребковый транспортер и шнек. Шнеки ломаются раз в три дня, транспортеры — на дню по пять раз.
И опять Кивролетин замолчал, видимо, обдумывая, что же из всего того, о чем говорил, самое главное. И Дементьев вдруг замолчал, как-то придержав руку на полувзмахе. Показалось, что, если бы в бытовке были строители и проектировщики, а не журналист, разговор имел бы для инженера больше смысла. Есть неполадки по их вине — будь любезен устрани. Чего голову морочить? В одной стране живем, в одной области, в одном районе. Так думал Дементьев, но знал, что ни проектировщиков, ни подрядчиков нет и быть не может. Поезд ушел.
Поезд ушел 30 июня 1976 года, в день, когда комиссия подписала акт приемо-сдачи комплекса с оценкой «удовлетворительно».
— Кто же переделывал пригоны с беспривязного на привязное содержание? — спрашиваю.
— Сами. Хозспособом.
«Строительство ради строительства, — писал Лоскутов, — роскошь для нашего нерентабельного хозяйства. Вот сейчас (апрель прошлого года), например, комплекс еще не вышел на проектную мощность, а первый пригон уже решили переделать. Внутри уже все сломали, нашли «бригаду». Вдруг нам захотелось от боксового беспривязного содержания животных перейти к привязному содержанию».
— А вообще-то, — заговорил Кивролетин, — не нравится мне боксовое содержание. Не нравится! Скотину портим. — Он почувствовал, что замахивается на святая святых промышленной основы животноводства, что он — образованный человек — может показаться заядлым противником прогресса, молодым консерватором, и потому стал горячиться. — Скотину портим! Сильная наестся, а слабую затрут. У нас был случай — затоптали ослабшую. Кому пришло в голову ставить корову хвостом к кормушке?! Чтобы пожрать, она должна выйти из бокса, перейти прогон. Поев, должна сообразить, что ей надо вернуться в свой бокс и там лечь отдыхать. У нас не цирк. У нас производство.
Вчера, когда в красном уголке комплекса (таком же холодном, как бытовка) Леонид отчитывался по итогам января, он показался человеком, внутри которого затаилась туго скрученная пружина, и, чтобы она, не дай бог, не развернулась, он стоял, стиснув бока локтями, держа перед собой лист бумаги. Говорил и покусывал губы. Хвастать было нечем — в январе недобрали по сто сорок килограммов на группу, но отчет в общем-то прошел спокойно и был недолгим. В конце председатель колхоза Тарутин спросил собрание: «Как вам новый зоотехник»? Кто-то сказал: «На него-то мы не обижаемся». А по интонации угадывалось — обида есть. Если не на Кивролетина, то на кого-то еще. Уже не острая, притупленная временем. В момент острой обиды человек может накричать, обругать весь свет, хлопнуть дверью. Потом, остывши, придет мириться.
Давняя обида как затянувшееся ненастье — оседает холодком, прячется в ухмылке, в отведенном взгляде, в иронии. Она пострашнее, чем хлопанье дверью. Ее признаки — послушание без инициативы. Когда, скажем, кормачу все равно — воз он высыпет в кормушки или два; когда кочегар топит котел для варки каши и ему все равно — сварится она или нет. А причин много можно найти: уголь плохой, угля мало, уголь смерзся... И тогда главному зоотехнику некогда «работать со скотом», а приходится ему, как говорит Леонид, «быть вместо милиционера — людей гонять».
Но люди на Кивролетина не обижаются. А на кого? Нет, они не покажут пальцем, они только скажут:
«Душ обещали, а его нет. Подушка навозом пропахла». Быть может, обида появилась с опозданием, и теперь не на кого показать пальцем?
Это было вчера. А сегодня в холодной бытовке Леонид позволил развернуться «пружине».
— Я не понимаю некоторых вещей, — горячится он. — Даю сыну ложку, он лезет в банку за медом — ложка гнется. Что за ложки стали? Сыну год, а он ее — в колесо!
— Здоров сынок! — Дементьев снял шапку и опять гладил лысину. — Давай его ко мне в слесаря, транспортеры чинить, — даже не заметил, что пошутил. Но Кивролетин после этой шутки немного успокоился, сел на место.
— На комплексе... о чем говорили — это мелочи. Главное вот в чем, — сказал он. — Три узких места: боксовое содержание, экспериментальное навозоудаление и кормоцех. То есть те самые три быка, на которых должна держаться промышленная основа. А у нас эти быки, извините, дохлые... даже нет, не так... они были мертворожденные. Еще раньше, еще там, где... обмозговывают.
Во дворе комплекса, неподалеку от развороченной силосной ямы, стоит кирпичное здание. В ранних зимних сумерках глухо чернеют пустые глазницы окон. Это по проекту кормоцех. За углом его на снегу валяются выдранные «внутренности» — щиты, провода, смесители, похожие на паровоз «кукушку» без трубы. Если потереть ржавую бирку на крутом боку, можно прочитать: «АПС-6002, смеситель, г. Нежин, год 1974, месяц 6, № 980». Со дня рождения эти два смесителя не работали ни часу, а кормоцех с 30 июня 1976 года — тоже со дня официального рождения — не накормил ни одной коровы. Пускать его запретили инженеры по технике безопасности, поскольку двум смесителям было тесно в помещении кормоцеха. Их демонтировали и... выбросили.
Признаюсь — в Курганмежколхозстройобъединение я направлялся ретиво. Оснований для этого было достаточно: проектный институт этого объединения проектировал комплекс в «Звезде» — раз; это объединение было подрядчиком, то есть строило комплекс в «Звезде», — два. С кого же спрашивать, как не с них! Шел как сыщик, а был встречен председателем объединения Кириллом Ивановичем Рясовым как долгожданный гость.
Только заикнулся о комплексе, как он попросил принести к нему в кабинет акт приемом-сдачи, чертежи проекта, технико-экономическое обоснование, справку о сметной и фактической стоимости.
Для начала Кирилл Иванович только спросил:
— Кто такой Тарутин?
— Председатель колхоза.
— Вот как! А тогда был Горьков, — и приступил к объяснению. Оказалось, что комплекс обошелся колхозу на 240,1 тысячи дороже против сметной стоимости, то есть в миллион сто двадцать девять тысяч шестьсот рублей. Но перерасхода по вине строителей не было. «Иначе представитель банка не подписал бы акт». Стоимость увеличилась за счет замены «улучшенного» покрытия подъездных путей и двора на асфальтовое. Улучшенное — просто щебенка.
— Построить не самое трудное, — говорил Кирилл Иванович. — Самое трудное — правильно эксплуатировать.
Вот, подумал, начались качели: Иван кивает на Петра, Петр на Сидора, Сидор... А Дементьеву и Кивролетину кивать уже не на кого — они последняя инстанция, они — внизу, и, как ни закатывай камень наверх, он обязательно скатится опять же к ним. Но оказалось, что Кирилл Иванович имел в виду другое.
— Поставим мы, к примеру, в пригоне термореле, — говорил он, выйдя из-за стола. — Сколько оно прослужит: год? день? А вышло из строя — заменить нечем. Их нет в запасе. А без терморегулятора в пригоне либо жару нагонит, как в бане, либо заморозит. Недорогая деталька, а беды может наделать на тысячи. Мы делаем упрощенный, но более надежный вариант: вешаем обычный градусник и выводим кнопочное включение электронагревателей. Скотнику нетрудно раз в два часа посмотреть на шкалу и нажать на «стоп».
Вспомнил ледяные бороды на башнях. После «Звезды» видел такие же в Глядянском, в Раскосихе. Нет концевых выключателей... Нет термореле.
— Теперь о главном, — сказал Кирилл Иванович. — На комплексе три узких места. Мобильное удаление навоза, кормоцех и боксовое содержание.
Именно по этим трем «быкам промышленной основы» я и думал «предъявить спрос» председателю объединения Курганмежколхозстрой. А Рясов, оказывается, готов сам по этим же пунктам «предъявить спрос» кому-то.
— Мобильному удалению навоза предпочитаю сплавное, — говорил он. — Оборудование кормоцеха маломощное. Боксовое содержание мне сразу не понравилось: сильные прижмут слабых. Был бы хозяином, не стал бы внедрять эту технологию.
— Но проект, и, безусловно, эти три основных момента его, создавался в институте Курганколхозпроект. Институт — часть объединения, его, так сказать, мозговой трест. Если вы были не согласны...
Но Кирилл Иванович только рукой махнул:
— Институт исполнял проект, а не обмозговывал.
— Кто же обмозговывал?
— В области двести шестьдесят колхозов, — стал объяснять Рясов. — Столько же заказчиков. Каждый председатель ездит по стране, смотрит, приглядывается. Приезжает домой, идет со своей идеей по инстанциям, а уж потом приходит в институт, говорит: «Хочу такой-то принцип удаления навоза. Хочу боксовое содержание». Проектировщики исполняют. Институт не может протестовать, он может только рекомендовать. «Хорошо, рекомендации мы выслушали, но ты, Кирилл Иванович, строй». Колхоз платит деньги, он и заказывает.
— А кормоцех?
— Типовой проект, — Рясов извлек из кипы чертежей бледно-голубой альбом. — Вот. «Кормоприготовительный цех производительностью 5 тонн в час для комплекса КРС на 800-1000 голов», Новосибирский филиал Центрального института типовых проектов. Введен в действие 25 марта 1968 года... А вот строить его нам пришлось авральным порядком. Осенью семьдесят пятого он еще не был готов, а на комплекс уже привезли телок.
— Осенью семьдесят пятого? — переспрашиваю.
— Да. В четвертом квартале.
— Телок завезли... Но комплекс был официально сдан — принят в июне семьдесят шестого!
— Верно. С оценкой «удовлетворительно», — согласился Рясов и раскрыл объемистую книгу — титульный список. — После подписания акта заявок и жалоб от заказчика не было. Мы никаких работ там не вели, — он раскрыл титульный список и назвал объекты, построенные объединением за два последних года в области: жилые дома, столовые, коровники, школы, овощехранилища. О комплексе — ни строчки.
Чувствую — захожу в тупик. А Юрий Михайлович Лоскутов, не скрывая иронии, пишет:
«Как мы начинали работать? А вот как. Комплекс еще не готов, а мы привезли нетелей. Построили позади примитивные пригоны, там они и зимовали первую зиму. Весной начался растел. Организовали дойку, все лето там доили. Осенью стало холодно на улице доить. Решили переходить в молочный блок. Это уже после приема комплекса. Перешли. А там! Аппараты не работали, водонагреватели не подключены, навоз не уходит в канализацию, воздух сырой. Всю зиму доярки комбикорм мешками таскали в бункера — норий не было. Ну а о душевых нечего и говорить — ни одна не работала».
Стоп... Давайте притормозим и, хотя бы перед сном, отключив телефон, отрешимся от текучки и, оставшись с глазу на глаз с делами недавнего прошлого, подумаем, переворошим. Насущная необходимость в этом есть, потому что дела, которые мы делали, — это и есть мы, наше лицо, характер, отношения, честь. И в делах уже сделанных отблеск дел предстоящих... Кто отвечал за качество проекта? Институт. Главный инженер проекта, проектировщики. Это их участок, их рубеж. Здесь рождается принципиальная схема, здесь составляется спецификация, в которой учтено все — до мельчайшего винтика. Вы правы, Кирилл Иванович, положение, в которое поставлен институт по отношению к заказчику, сложное: кто платит деньги, тот и заказывает музыку. Но если проектировщик, усмирив свою совесть, соглашается исполнять схему с заведомо неверным принципом, он становится механическим придатком к чертежной доске для нанесения линий. Он заработает «детишкам на молочишко», но результат его труда может оставить «детишек» без молока.
...Надо пройти еще раз, с начала. Были старые фермы. Построили в пойме Тобола новые. Коровы стали болеть. 12 октября 1971 года было заседание правления колхоза. «Слушали: доклад главного инженера проекта Курганколхозпроекта о проектировании фермы крупного рогатого скота на 480 коров молочного направления в колхозе «Звезда», с. Березово. Постановили: проект фермы утвердить». Начали строить. Летом 1975 года проект пересмотрели. В примечаниях к новому генплану записано: «...разработан на основании: а) заказа на проектирование, выданного колхозом «Звезда», б) ранее разработанного генплана комплексной фермы на 480 голов. Переработка вызвана изменением технологии содержания скота».
Заказ получен 7 июля, новый проект был готов уже 28 августа 1975 года. 30 июня 1976 года комплекс уже сдан в эксплуатацию. Чем отличался первый проект от второго? Вводился кормоцех на 800-1000 голов — раз; вводилась экспериментальная система удаления навоза — два; вводилось беспривязное содержание — три. Три узловых, основных, главных, базовых момента промышленной основы животноводства, три «быка».
В 1971 году выписка из заседания правления подписана председателем А. Ванюковым. В 1975 году председателем был уже Н. Т. Горьков. В приемосдаточном акте его подпись пятая сверху.
От 7 июля 1975 года до 30 июня 1976-го — без недели год. В том числе семь недель на выдачу нового проекта. К тому же осенью семьдесят пятого уже привезли из Прибалтики телок черно-пестрой породы. За каждую заплатили по тысяче рублей... Решительный поворот, крутой. А времени мало. Его хватило в обрез на то, чтобы изготовить новые чертежи, провести реконструкцию и достройку. И... не хватило на то, чтобы «обмозговать». Спешка.
Как организовано беспривязное содержание на комплексе в «Звезде»: по центру коровника, вдоль, построены кормушки. Боксы построены вдоль стен. Коровы должны в них быть мордой к стене, хвостом к кормушке. Между боксами и кормушками — пролет шириной достаточный, чтобы проехали кормораздатчик и «Беларусь» со скребком. Поев, корова должна вернуться в бокс и находиться там все свободное от еды время. Но так не получается в действительности. Коровы не желают отходить далеко от кормушки: либо толпятся тут же, либо ложатся в пролете на навоз. Чтобы очистить пролет, их надо либо выгонять на мороз, либо привязывать в боксах. Громоздкая, нелепая система.
Едва ли можно осуждать Кивролетина, когда он, горячась, говорит: «Не нравится мне беспривязное содержание. Скотину портим!» Понятно и суждение К. И. Рясова: «Был бы хозяином, не стал бы боксовое содержание вводить».
Но сравните: по центру коровника, вдоль, идет один пролет, по которому свободно ходит кормораздатчик. Слева и справа от него — кормушки во всю длину коровника, а по другую сторону кормушек — боксы. В них коровы, отделенная одна от другой, стоят мордами к еде. Не на цепи, но «привязанные» к месту инстинктом. И не мешают одна другой, не толпятся. Позади боксов с небольшой скоростью движется скребок дельта-скрепера, подчищает навоз. Просто. Логично. Потому что в основе — знание привычек и инстинкта животных. Это и есть беспривязное содержание — одно из необходимых условий промышленной основы животноводства.
Но даже самый прекрасный замысел можно безнадежно испортить, самую смелую техническую мысль можно извратить до неузнаваемости. И в одних людях вызвать неприятие этой идеи, в других — иронию... Размахивание кулаками после драки. Потеряно четыре года для звездинского комплекса.
Судя по словам К. И. Рясова, решение было предложено волевым порядком, и ошибки, заложенные в его принципе, естественно, были перенесены в масштабе один к одному в сооружение. Причина ошибок? Спешка? Некомпетентность? Кстати напомнить: в 1975 году советскому ученому Л. В. Канторовичу была присуждена Нобелевская премия за метод линейного программирования. Разработал ученый этот метод еще в 1938 году, в 1965-м — ему присуждена Ленинская премия. Ценность метода в том, что он ответил на вопрос, «как управлять производством, чтобы обеспечить максимальный выпуск продукции требуемого ассортимента, как распределить посевные площади, как составить рациональный план и т. д.». Кроме метода линейного программирования, давно существуют: теория эффективности, теория игр и статистических решений, последовательный анализ, сетевое планирование. Наука дала хозяйственнику богатый выбор инструмента, чтобы семь раз отмерить...
И тем больнее, обиднее ошибки «волевых» решений, обнаруживающих на самом деле беспомощность руководителя перед научным и техническим прогрессом. Тем нелепее выглядят ледяные «бороды» башен, которые до прошлого февраля никто не в силах был «остричь» ни в Глядянском, ни в Раскосихе, ни на звездинском комплексе.
Найти кандидата в герои несложно. Их имена назовут, в какой бы глубинке они ни работали. А приедешь на место, там еще подскажут имена людей, чьи судьбы достойны памяти. Это понятное и законное чувство гордости за свой дом. Чувству этому не помеха ни расстояние, ни время... Найти же виноватого — если он не нарушитель законов — как найти грибницу в февральском лесу. Все покрыто белым настом «объективных» причин. В самом деле, Горьков хотел как лучше. Но... ошибся в спешке. Проектировщики исполняли заказ — какой с них спрос. Строители исполняли проект в «авральном порядке» — тоже веский довод.
Стоп... Товарищ Горьков, вы были единственным представителем от колхоза, кому доверено было подписывать акт приемо-сдачи. Вам дано было право требовать, требовать и требовать качества. Вы не воспользовались этим правом. Но вот прошли три года. Время — безжалостный судья нашим поступкам, и перед ним оправдания — бледные тени. Теперь же — только факты. Велика ли цена энергичности человека (а в том, что вы человек энергичный, нет сомнения), если результат его деятельности рассыпается раньше, чем сошел снег первой зимовки? Если теперь требуются дополнительные средства и душевные силы, чтобы не позволить комплексу «рассыпаться» окончательно?
...Когда Ю. М. Лоскутов чуть не перевернул трактор, управлять которым не имел права, его наказали по справедливости. А комплекс сдан-принят с неработающим кормоцехом, с обреченной на бездействие системой навозоудаления, с извращенной технологией боксового содержания животных — в этом случае никто не усмотрел нарушений. И акт был благополучно подписан.
Но тем не менее растрата налицо. Начнем с того, что обсуждением предстоящих перестроек занимались работники районного и областного управлений сельского хозяйства. Проектированием первого варианта комплексной фермы на 480 голов два с половиной месяца занималась группа конструкторов, чертежниц, ОТК. Полтора месяца группа проектировщиков (около 30 человек) делала измененный проект. Около ста человек рабочих — строителей, прорабов, инженеров — строили и перестраивали комплекс. Четыреста колхозников «Звезды» ждали комплекса и рассчитывали на его мощь... А комплекса нет. Есть новые стены и масса проблем и проблемок в связи с их эксплуатацией. Есть дискредитация идеи перевода животноводства на промышленную основу. Разве это не растрата творческих и нравственных сил? Миллион сто двадцать девять тысяч шестьсот рублей заплачено за комплекс только по счетам Межколхозстрой- объединения. А комплекс ежегодно приносит десятки тысяч убытков. Корова черно-пестрой породы, среднегодовой надой которой 3500 килограммов, на комплексе дает не больше 2700. Это растрата государственных средств, поскольку строился комплекс «взаймы» и до сего времени колхоз не в состоянии вернуть долг.
С бывшим председателем колхоза Н.Т. Горьковым увидеться не пришлось. Он уже два года работал в районном центре, а в том феврале был в Свердловске на учебе. На смену ему в «Звезду» пришел А. Н. Тарутин, которому вместе с зоотехником и инженером и предстоит доводить комплекс «до ума».
— Будем доводить, — говорит Александр Николаевич и глядит на собеседника спокойными синими глазами. Это спокойствие человека, решившего не тратить эмоции зря, не сотрясать воздух, принимая неизбежное: «Надо доводить, куда денешься».
Спокойствие в его глазах исчезает, и появляется едва уловимая улыбка, блеск, когда он начинает говорить о том, что колхоз принят в объединение Сортсельпром и теперь будет выращивать семенную пшеницу сильных и твердых сортов. А это дело доходное. Когда говорит об откорме бычков — по привесам они в районе на первом месте, о свиноферме, о выращивании и продаже бройлеров. Все это доходно. Бычки, поросята и бройлеры размещены в тех трех фермах, что в пойме Тобола, где до семьдесят пятого были коровы. Около двух тысяч голов. Потом все поголовье сбросили, и помещения освободились.
— В тех фермах коровы стали болеть. Туберкулез. Неизлечим. Если бы ветеринарная санэпидстанция чаще бывала у нас, делала бы анализы, выбраковку... Это не была вспышка эпидемии. Процесс развивался с годами и стал необратимым. Пришлось пойти на крайние меры, сбросить все поголовье. В семьдесят пятом. Тогда-то и решили строить комплекс, и... закрутилось. Выделяли дополнительные средства на строительство, на покупку черно-пестрых нетелей в Прибалтике. Надо же было возместить потери.
Вот причина спешки. А причина заболеваний? Теперь это можно узнать только со слов людей: одни говорят, что построили те фермы в низине, а там сыро, другие говорят, что не утеплили потолки. А потолки бетонные. Зимой они прекрасный конденсатор пара. Под ногами мокро, и сверху капает холодный «душ»... И те фермы строились по проекту, и за их строительство было заплачено по сто тысяч рублей. И там кому-то не хватило времени на то, чтобы в деталях продумать конструкцию, учтя все особенности местности, разумно разместить животных? Или это безразличие? Ведь безразличие может иметь и активную форму, когда важна видимость деятельности, приверженности к прогрессу и... неважен результат.
В новогоднюю ночь, когда морозы подползли к пятидесяти и когда, перенапрягшись, сгорел провод высоковольтной линии и район остался без энергии, Александр Николаевич выбежал из дому в полушубке, наброшенном на рубаху, в валенках на босу ногу и поехал на ферму бройлеров. Она отапливалась теплоэлектронагревателями. Температура в помещении падала. Он каждые полчаса звонил в район — когда дадут энергию. И думал, что делать, если ее не дадут до утра. Жечь костры? Но, к счастью, все обошлось. В помещении похолодало только до девяти градусов, и цыплята не поморозились. ЛЭП восстановили. ТЭН заработал, погнал теплый воздух.
В ту же ночь на комплексе кое-где лопнули трубы водяного отопления.
«...Итак, представим себе, — вижу ироничный взгляд Юрия Михайловича Лоскутова, — смущает белизной пол, симпатичные шкафчики для одежды... все блестит кафелем... чисто, сухо, светло... тумблер эмитрона. После душа они идут в красный уголок...»
Но это просто «идиллическая картинка». Есть повод для иронии у Юрия Михайловича. Но ему, я бы сказал, легче: ирония все-таки способ защиты. Много сложнее Кивролетину и Дементьеву — им давать план.
«...мы уже возлагали на комплекс большие надежды, — было в письме, — особенно наш бывший председатель. На собрании он говорил: — Вот построим комплекс, тогда заживем и животноводство не будет убыточным».
Автострада Курган — Кустанай то отгораживалась частоколом сосен, то куталась в кисею заиндевелых берез и несла навстречу яркие автобусы, огромные фургоны, юркие «Жигули». То влево, то вправо от автострады ныряли под арки пионерских лагерей забытые на зиму дорожки; то возвышался над нею пост ГАИ с огромными разноцветными пуговицами дорожных знаков; а на развилке мелькнул, показав брюхо, обелиск — взмывающий в прозрачное небо погожего дня самолет... И странно было думать об «идиллических картинках» на этой реальной автостраде сего дня. И не менее странно было ставить обе рядом, смещая эпохи. Но любая, идиллия — это упование, плод воображения беспомощного человека. Человек во власти стихий и надеется с помощью неких сил упросить стихии быть снисходительными. В одном случае (древнем) беспомощность человека — порождение неведения; в другом — ?
Автор письма Юрий Михайлович Лоскутов работает кочегаром на комплексе. Он сообщал, что техника, на которую надеялись, надежды не оправдала и просил: «не пересылать письмо в район, где работает наш бывший председатель», а приехать и «разобраться беспристрастно».
В обеих Березовках и в Понизовке помнят старые фермы. Рубленые, крытые тесом, огороженные слегами, они стояли на околицах. Нынешние невесты еще успели набить там первые мозоли, помогая матерям поить, доить, кормить, чистить коров. Подойник, корзина и вилы — вся механизация... Да и тесноваты стали старые фермы.
В пойме Тобола построили новые — кирпичные, вместительные. Поставили в них доильные установки, провели водопровод. Каждый пригон обошелся колхозу в сто тысяч рублей. К семьдесят первому году в тех фермах было тысяча триста коров. Но коровы одна за одной стали болеть туберкулезом. Кто говорит, оттого, что место выбрали низкое, кто говорит, что потолки не утеплили. Влажность была высокая.
Решили строить новую ферму: место выбрали на взгорье, защищенное от северных ветров березовым колком. А заодно оснастить ее комплексной механизацией: молокопровод, подача холодной и горячей воды, механическое удаление навоза. По проекту такая ферма стоила около шестисот тысяч рублей. Думали отобрать здоровых телок и на комплексной ферме, в новых стенах, возродить стадо, не пораженное неизлечимой болезнью.
Пока строилась ферма, было решено вместо нее делать комплекс крупного рогатого скота на промышленной основе. Сметная стоимость его — 989,5 тысячи рублей, в том числе оборудования на 86,2 тысячи. Тогда же было решено создать стадо новое, высокоудойное, и купили в Прибалтике телок-двухлеток черно-пестрой породы.
Идея — побудитель этого движения бесспорна: создать современные условия труда людей, современные условия содержания животных. Подойники, корзины, вилы — в музей. Комплекс на промышленной основе — логическое завершение этого движения, а результат — рентабельность молочного хозяйства. Здравомыслящему современнику это не надо, доказывать с пеной у рта, идея ясна.
В письме же Лоскутова эта идея представлена как утопия, как «идиллическая картинка».
Это факт. Но не станем осуждать факт, пока не узнаем причин, его породивших... В райцентре сказали, что Лоскутов был в конфликте с бывшим председателем колхоза Горьковым и потому мотивы письма сугубо личные. И что в конфликте повинен сам Лоскутов — «нарушитель трудовой дисциплины», и что пишет он в разные инстанции с одной целью — выместить обиду. Хотя обижаться, как я понял, он должен был только на себя. Однако о работе комплекса в районе не сказали ничего утешительного: надои низкие — вместо трех с половиной тысяч по плану — две семьсот. Только за прошлый год он принес убыток колхозу на 129 тысяч рублей. За три года, пока существует комплекс, на нем не было ни хищений, ни бескормицы, ни болезни скота — не было ЧП, которое могло бы стать шумной историей. Нельзя же считать сенсацией тот факт, что в январские стужи лопнули кое-где трубы водяного отопления и потому в бытовках холодно. Тем более что те морозы доставили хлопот многим в районе.
Не было ЧП... а убытки были и есть. Вполне возможно, что мотивы письма Лоскутова «сугубо личные», но... убытки были и есть. Убытки общественные.
Тогда был февраль. Хвостик дороги уводил от автострады влево, к низкому глухому забору. Слева — искрящееся кружево берез, справа — голубые поля, а над забором высились башни, обросшие нагромождением сосулек, как седыми нечесаными бородами. Похожи на языческих идолов.
Дементьеву не до аллегорий. Он озабочен. Морщил лоб и то ли объяснял, то ли жаловался:
— Нет концевых выключателей. В баке водонапорной башни должен стоять поплавок и рычаг с контактом... концевой выключатель. А их нет. Кочегар включает насос и смотрит: полилось через край — дави на «стоп».
Ледяные бороды до сугробов, с потеками ржавчины.
Леонид Кивролетин шел молча. Дементьев и Кивролетин к тому февралю поработали на комплексе дней по тридцать всего. По штатному расписанию еще значились «и.о.». Александр Дементьев исполнял обязанности главного инженера, Леонид — обязанности главного зоотехника.
Пришли в бытовку. Сидели в пальто, в телогрейках. Светилась спираль обогревателя, но бесполезно — ноги, казалось, пристывали к полу. В другом конце коридора стоял ТЭН и вентилятор, под потолком тянулись воздуховоды. Но воздуховоды — сами по себе, вентилятор — сам по себе, и, когда его включали, он дул в потолок. Шуму много, тепла нет.
Кивролетин сидел к столу боком, глядел в пол, сосредоточивался — с чего начать итожить увиденное. Дементьев торопился сказать о том, что нет вентилей, нет грузового трактора, что скребковые транспортеры, ремонтируя, приходится «таскать на собственном горбу». Кивролетин сдерживал его:
— Погоди, Александр Иванович. Давай по порядку.
Дементьев соглашался, снимал шапку, гладил лысину, вскидывал рыжеватые брови и опять говорил, что профессия его — механизатор, к обязанностям инженера еще не привык и что ему проще вспахать три загона, чем здесь «обеспечить работу механизмов».
— Давай по порядку, — Кивролетин развернулся, отодвинул от себя консервную банку-пепельницу, как бы очистил плацдарм, и сказал: — Расположение молочных танков спроектировано неверно. Они стоят между коридорами, по которым коровы идут на дойку и возвращаются. В кольце стоят. Получается большая загазованность аммиаком. А надо было их вынести на свежий воздух.
А. ДЕМЕНТЬЕВ: А трубы отопления, наоборот, выходят наружу в тамбурах и замерзают на сгибах. Я их старыми ватниками укутываю — мало помогает. У нас все-таки Сибирь. Кто так придумал? Не знаю.
Л. КИВРОЛЕТИН: Телятник спланирован далеко от котельной, дальше всех пригонов. А именно туда в первую очередь надо подавать стабильное тепло.
А. ДЕМЕНТЬЕВ: В пригонах тоже тепло удержать трудно — двери не прикрываются. Дверь тяжелая — вчетвером одну поднимаем, а коробка слабая — брусок с ладонь толщиной. Не держит. Каждый день ремонтируем. Гвоздь забиваешь, брусок трескается. Надо бы коробку помощнее.
Они говорили о собственном опыте, нажитом только что. Впечатление свежо, еще не утрачены надежды, и потому в интонациях их нет намека на иронию. Недоумение и озабоченность. Им непонятны были просчеты в проекте. Скот зимует на комплексе четвертый раз, а просчеты не устранены. Почему — тоже непонятно. Это вызывало недоумение. Теперь им предстоит доводить «до ума» дело, неудачно начатое предшественниками. Если до них не смогли — сумеют ли они? Это вызывало озабоченность.
А. ДЕМЕНТЬЕВ: По расчетам, на комплексе пять тракторов, а гараж построили на три. Грейфер некуда ставить.
Л. КИВРОЛЕТИН: Не продумана система навозоудаления. По проекту планировалась экспериментальная. «Беларусь» скребком выталкивает навоз в пристройку, оттуда скиповый подъемник грузит на тележки. Подъемника не достали, а систему не поменяли. Грузить нечем. В пристройках навоз смерзается, а отбойных молотков у нас нет.
А. ДЕМЕНТЬЕВ: Этот способ в пригонах, где беспривязное содержание еще осталось. А там, где переделали на старое — привязное, — там обычная система: скребковый транспортер и шнек. Шнеки ломаются раз в три дня, транспортеры — на дню по пять раз.
И опять Кивролетин замолчал, видимо, обдумывая, что же из всего того, о чем говорил, самое главное. И Дементьев вдруг замолчал, как-то придержав руку на полувзмахе. Показалось, что, если бы в бытовке были строители и проектировщики, а не журналист, разговор имел бы для инженера больше смысла. Есть неполадки по их вине — будь любезен устрани. Чего голову морочить? В одной стране живем, в одной области, в одном районе. Так думал Дементьев, но знал, что ни проектировщиков, ни подрядчиков нет и быть не может. Поезд ушел.
Поезд ушел 30 июня 1976 года, в день, когда комиссия подписала акт приемо-сдачи комплекса с оценкой «удовлетворительно».
— Кто же переделывал пригоны с беспривязного на привязное содержание? — спрашиваю.
— Сами. Хозспособом.
«Строительство ради строительства, — писал Лоскутов, — роскошь для нашего нерентабельного хозяйства. Вот сейчас (апрель прошлого года), например, комплекс еще не вышел на проектную мощность, а первый пригон уже решили переделать. Внутри уже все сломали, нашли «бригаду». Вдруг нам захотелось от боксового беспривязного содержания животных перейти к привязному содержанию».
— А вообще-то, — заговорил Кивролетин, — не нравится мне боксовое содержание. Не нравится! Скотину портим. — Он почувствовал, что замахивается на святая святых промышленной основы животноводства, что он — образованный человек — может показаться заядлым противником прогресса, молодым консерватором, и потому стал горячиться. — Скотину портим! Сильная наестся, а слабую затрут. У нас был случай — затоптали ослабшую. Кому пришло в голову ставить корову хвостом к кормушке?! Чтобы пожрать, она должна выйти из бокса, перейти прогон. Поев, должна сообразить, что ей надо вернуться в свой бокс и там лечь отдыхать. У нас не цирк. У нас производство.
Вчера, когда в красном уголке комплекса (таком же холодном, как бытовка) Леонид отчитывался по итогам января, он показался человеком, внутри которого затаилась туго скрученная пружина, и, чтобы она, не дай бог, не развернулась, он стоял, стиснув бока локтями, держа перед собой лист бумаги. Говорил и покусывал губы. Хвастать было нечем — в январе недобрали по сто сорок килограммов на группу, но отчет в общем-то прошел спокойно и был недолгим. В конце председатель колхоза Тарутин спросил собрание: «Как вам новый зоотехник»? Кто-то сказал: «На него-то мы не обижаемся». А по интонации угадывалось — обида есть. Если не на Кивролетина, то на кого-то еще. Уже не острая, притупленная временем. В момент острой обиды человек может накричать, обругать весь свет, хлопнуть дверью. Потом, остывши, придет мириться.
Давняя обида как затянувшееся ненастье — оседает холодком, прячется в ухмылке, в отведенном взгляде, в иронии. Она пострашнее, чем хлопанье дверью. Ее признаки — послушание без инициативы. Когда, скажем, кормачу все равно — воз он высыпет в кормушки или два; когда кочегар топит котел для варки каши и ему все равно — сварится она или нет. А причин много можно найти: уголь плохой, угля мало, уголь смерзся... И тогда главному зоотехнику некогда «работать со скотом», а приходится ему, как говорит Леонид, «быть вместо милиционера — людей гонять».
Но люди на Кивролетина не обижаются. А на кого? Нет, они не покажут пальцем, они только скажут:
«Душ обещали, а его нет. Подушка навозом пропахла». Быть может, обида появилась с опозданием, и теперь не на кого показать пальцем?
Это было вчера. А сегодня в холодной бытовке Леонид позволил развернуться «пружине».
— Я не понимаю некоторых вещей, — горячится он. — Даю сыну ложку, он лезет в банку за медом — ложка гнется. Что за ложки стали? Сыну год, а он ее — в колесо!
— Здоров сынок! — Дементьев снял шапку и опять гладил лысину. — Давай его ко мне в слесаря, транспортеры чинить, — даже не заметил, что пошутил. Но Кивролетин после этой шутки немного успокоился, сел на место.
— На комплексе... о чем говорили — это мелочи. Главное вот в чем, — сказал он. — Три узких места: боксовое содержание, экспериментальное навозоудаление и кормоцех. То есть те самые три быка, на которых должна держаться промышленная основа. А у нас эти быки, извините, дохлые... даже нет, не так... они были мертворожденные. Еще раньше, еще там, где... обмозговывают.
Во дворе комплекса, неподалеку от развороченной силосной ямы, стоит кирпичное здание. В ранних зимних сумерках глухо чернеют пустые глазницы окон. Это по проекту кормоцех. За углом его на снегу валяются выдранные «внутренности» — щиты, провода, смесители, похожие на паровоз «кукушку» без трубы. Если потереть ржавую бирку на крутом боку, можно прочитать: «АПС-6002, смеситель, г. Нежин, год 1974, месяц 6, № 980». Со дня рождения эти два смесителя не работали ни часу, а кормоцех с 30 июня 1976 года — тоже со дня официального рождения — не накормил ни одной коровы. Пускать его запретили инженеры по технике безопасности, поскольку двум смесителям было тесно в помещении кормоцеха. Их демонтировали и... выбросили.
Признаюсь — в Курганмежколхозстройобъединение я направлялся ретиво. Оснований для этого было достаточно: проектный институт этого объединения проектировал комплекс в «Звезде» — раз; это объединение было подрядчиком, то есть строило комплекс в «Звезде», — два. С кого же спрашивать, как не с них! Шел как сыщик, а был встречен председателем объединения Кириллом Ивановичем Рясовым как долгожданный гость.
Только заикнулся о комплексе, как он попросил принести к нему в кабинет акт приемом-сдачи, чертежи проекта, технико-экономическое обоснование, справку о сметной и фактической стоимости.
Для начала Кирилл Иванович только спросил:
— Кто такой Тарутин?
— Председатель колхоза.
— Вот как! А тогда был Горьков, — и приступил к объяснению. Оказалось, что комплекс обошелся колхозу на 240,1 тысячи дороже против сметной стоимости, то есть в миллион сто двадцать девять тысяч шестьсот рублей. Но перерасхода по вине строителей не было. «Иначе представитель банка не подписал бы акт». Стоимость увеличилась за счет замены «улучшенного» покрытия подъездных путей и двора на асфальтовое. Улучшенное — просто щебенка.
— Построить не самое трудное, — говорил Кирилл Иванович. — Самое трудное — правильно эксплуатировать.
Вот, подумал, начались качели: Иван кивает на Петра, Петр на Сидора, Сидор... А Дементьеву и Кивролетину кивать уже не на кого — они последняя инстанция, они — внизу, и, как ни закатывай камень наверх, он обязательно скатится опять же к ним. Но оказалось, что Кирилл Иванович имел в виду другое.
— Поставим мы, к примеру, в пригоне термореле, — говорил он, выйдя из-за стола. — Сколько оно прослужит: год? день? А вышло из строя — заменить нечем. Их нет в запасе. А без терморегулятора в пригоне либо жару нагонит, как в бане, либо заморозит. Недорогая деталька, а беды может наделать на тысячи. Мы делаем упрощенный, но более надежный вариант: вешаем обычный градусник и выводим кнопочное включение электронагревателей. Скотнику нетрудно раз в два часа посмотреть на шкалу и нажать на «стоп».
Вспомнил ледяные бороды на башнях. После «Звезды» видел такие же в Глядянском, в Раскосихе. Нет концевых выключателей... Нет термореле.
— Теперь о главном, — сказал Кирилл Иванович. — На комплексе три узких места. Мобильное удаление навоза, кормоцех и боксовое содержание.
Именно по этим трем «быкам промышленной основы» я и думал «предъявить спрос» председателю объединения Курганмежколхозстрой. А Рясов, оказывается, готов сам по этим же пунктам «предъявить спрос» кому-то.
— Мобильному удалению навоза предпочитаю сплавное, — говорил он. — Оборудование кормоцеха маломощное. Боксовое содержание мне сразу не понравилось: сильные прижмут слабых. Был бы хозяином, не стал бы внедрять эту технологию.
— Но проект, и, безусловно, эти три основных момента его, создавался в институте Курганколхозпроект. Институт — часть объединения, его, так сказать, мозговой трест. Если вы были не согласны...
Но Кирилл Иванович только рукой махнул:
— Институт исполнял проект, а не обмозговывал.
— Кто же обмозговывал?
— В области двести шестьдесят колхозов, — стал объяснять Рясов. — Столько же заказчиков. Каждый председатель ездит по стране, смотрит, приглядывается. Приезжает домой, идет со своей идеей по инстанциям, а уж потом приходит в институт, говорит: «Хочу такой-то принцип удаления навоза. Хочу боксовое содержание». Проектировщики исполняют. Институт не может протестовать, он может только рекомендовать. «Хорошо, рекомендации мы выслушали, но ты, Кирилл Иванович, строй». Колхоз платит деньги, он и заказывает.
— А кормоцех?
— Типовой проект, — Рясов извлек из кипы чертежей бледно-голубой альбом. — Вот. «Кормоприготовительный цех производительностью 5 тонн в час для комплекса КРС на 800-1000 голов», Новосибирский филиал Центрального института типовых проектов. Введен в действие 25 марта 1968 года... А вот строить его нам пришлось авральным порядком. Осенью семьдесят пятого он еще не был готов, а на комплекс уже привезли телок.
— Осенью семьдесят пятого? — переспрашиваю.
— Да. В четвертом квартале.
— Телок завезли... Но комплекс был официально сдан — принят в июне семьдесят шестого!
— Верно. С оценкой «удовлетворительно», — согласился Рясов и раскрыл объемистую книгу — титульный список. — После подписания акта заявок и жалоб от заказчика не было. Мы никаких работ там не вели, — он раскрыл титульный список и назвал объекты, построенные объединением за два последних года в области: жилые дома, столовые, коровники, школы, овощехранилища. О комплексе — ни строчки.
Чувствую — захожу в тупик. А Юрий Михайлович Лоскутов, не скрывая иронии, пишет:
«Как мы начинали работать? А вот как. Комплекс еще не готов, а мы привезли нетелей. Построили позади примитивные пригоны, там они и зимовали первую зиму. Весной начался растел. Организовали дойку, все лето там доили. Осенью стало холодно на улице доить. Решили переходить в молочный блок. Это уже после приема комплекса. Перешли. А там! Аппараты не работали, водонагреватели не подключены, навоз не уходит в канализацию, воздух сырой. Всю зиму доярки комбикорм мешками таскали в бункера — норий не было. Ну а о душевых нечего и говорить — ни одна не работала».
Стоп... Давайте притормозим и, хотя бы перед сном, отключив телефон, отрешимся от текучки и, оставшись с глазу на глаз с делами недавнего прошлого, подумаем, переворошим. Насущная необходимость в этом есть, потому что дела, которые мы делали, — это и есть мы, наше лицо, характер, отношения, честь. И в делах уже сделанных отблеск дел предстоящих... Кто отвечал за качество проекта? Институт. Главный инженер проекта, проектировщики. Это их участок, их рубеж. Здесь рождается принципиальная схема, здесь составляется спецификация, в которой учтено все — до мельчайшего винтика. Вы правы, Кирилл Иванович, положение, в которое поставлен институт по отношению к заказчику, сложное: кто платит деньги, тот и заказывает музыку. Но если проектировщик, усмирив свою совесть, соглашается исполнять схему с заведомо неверным принципом, он становится механическим придатком к чертежной доске для нанесения линий. Он заработает «детишкам на молочишко», но результат его труда может оставить «детишек» без молока.
...Надо пройти еще раз, с начала. Были старые фермы. Построили в пойме Тобола новые. Коровы стали болеть. 12 октября 1971 года было заседание правления колхоза. «Слушали: доклад главного инженера проекта Курганколхозпроекта о проектировании фермы крупного рогатого скота на 480 коров молочного направления в колхозе «Звезда», с. Березово. Постановили: проект фермы утвердить». Начали строить. Летом 1975 года проект пересмотрели. В примечаниях к новому генплану записано: «...разработан на основании: а) заказа на проектирование, выданного колхозом «Звезда», б) ранее разработанного генплана комплексной фермы на 480 голов. Переработка вызвана изменением технологии содержания скота».
Заказ получен 7 июля, новый проект был готов уже 28 августа 1975 года. 30 июня 1976 года комплекс уже сдан в эксплуатацию. Чем отличался первый проект от второго? Вводился кормоцех на 800-1000 голов — раз; вводилась экспериментальная система удаления навоза — два; вводилось беспривязное содержание — три. Три узловых, основных, главных, базовых момента промышленной основы животноводства, три «быка».
В 1971 году выписка из заседания правления подписана председателем А. Ванюковым. В 1975 году председателем был уже Н. Т. Горьков. В приемосдаточном акте его подпись пятая сверху.
От 7 июля 1975 года до 30 июня 1976-го — без недели год. В том числе семь недель на выдачу нового проекта. К тому же осенью семьдесят пятого уже привезли из Прибалтики телок черно-пестрой породы. За каждую заплатили по тысяче рублей... Решительный поворот, крутой. А времени мало. Его хватило в обрез на то, чтобы изготовить новые чертежи, провести реконструкцию и достройку. И... не хватило на то, чтобы «обмозговать». Спешка.
Как организовано беспривязное содержание на комплексе в «Звезде»: по центру коровника, вдоль, построены кормушки. Боксы построены вдоль стен. Коровы должны в них быть мордой к стене, хвостом к кормушке. Между боксами и кормушками — пролет шириной достаточный, чтобы проехали кормораздатчик и «Беларусь» со скребком. Поев, корова должна вернуться в бокс и находиться там все свободное от еды время. Но так не получается в действительности. Коровы не желают отходить далеко от кормушки: либо толпятся тут же, либо ложатся в пролете на навоз. Чтобы очистить пролет, их надо либо выгонять на мороз, либо привязывать в боксах. Громоздкая, нелепая система.
Едва ли можно осуждать Кивролетина, когда он, горячась, говорит: «Не нравится мне беспривязное содержание. Скотину портим!» Понятно и суждение К. И. Рясова: «Был бы хозяином, не стал бы боксовое содержание вводить».
Но сравните: по центру коровника, вдоль, идет один пролет, по которому свободно ходит кормораздатчик. Слева и справа от него — кормушки во всю длину коровника, а по другую сторону кормушек — боксы. В них коровы, отделенная одна от другой, стоят мордами к еде. Не на цепи, но «привязанные» к месту инстинктом. И не мешают одна другой, не толпятся. Позади боксов с небольшой скоростью движется скребок дельта-скрепера, подчищает навоз. Просто. Логично. Потому что в основе — знание привычек и инстинкта животных. Это и есть беспривязное содержание — одно из необходимых условий промышленной основы животноводства.
Но даже самый прекрасный замысел можно безнадежно испортить, самую смелую техническую мысль можно извратить до неузнаваемости. И в одних людях вызвать неприятие этой идеи, в других — иронию... Размахивание кулаками после драки. Потеряно четыре года для звездинского комплекса.
Судя по словам К. И. Рясова, решение было предложено волевым порядком, и ошибки, заложенные в его принципе, естественно, были перенесены в масштабе один к одному в сооружение. Причина ошибок? Спешка? Некомпетентность? Кстати напомнить: в 1975 году советскому ученому Л. В. Канторовичу была присуждена Нобелевская премия за метод линейного программирования. Разработал ученый этот метод еще в 1938 году, в 1965-м — ему присуждена Ленинская премия. Ценность метода в том, что он ответил на вопрос, «как управлять производством, чтобы обеспечить максимальный выпуск продукции требуемого ассортимента, как распределить посевные площади, как составить рациональный план и т. д.». Кроме метода линейного программирования, давно существуют: теория эффективности, теория игр и статистических решений, последовательный анализ, сетевое планирование. Наука дала хозяйственнику богатый выбор инструмента, чтобы семь раз отмерить...
И тем больнее, обиднее ошибки «волевых» решений, обнаруживающих на самом деле беспомощность руководителя перед научным и техническим прогрессом. Тем нелепее выглядят ледяные «бороды» башен, которые до прошлого февраля никто не в силах был «остричь» ни в Глядянском, ни в Раскосихе, ни на звездинском комплексе.
Найти кандидата в герои несложно. Их имена назовут, в какой бы глубинке они ни работали. А приедешь на место, там еще подскажут имена людей, чьи судьбы достойны памяти. Это понятное и законное чувство гордости за свой дом. Чувству этому не помеха ни расстояние, ни время... Найти же виноватого — если он не нарушитель законов — как найти грибницу в февральском лесу. Все покрыто белым настом «объективных» причин. В самом деле, Горьков хотел как лучше. Но... ошибся в спешке. Проектировщики исполняли заказ — какой с них спрос. Строители исполняли проект в «авральном порядке» — тоже веский довод.
Стоп... Товарищ Горьков, вы были единственным представителем от колхоза, кому доверено было подписывать акт приемо-сдачи. Вам дано было право требовать, требовать и требовать качества. Вы не воспользовались этим правом. Но вот прошли три года. Время — безжалостный судья нашим поступкам, и перед ним оправдания — бледные тени. Теперь же — только факты. Велика ли цена энергичности человека (а в том, что вы человек энергичный, нет сомнения), если результат его деятельности рассыпается раньше, чем сошел снег первой зимовки? Если теперь требуются дополнительные средства и душевные силы, чтобы не позволить комплексу «рассыпаться» окончательно?
...Когда Ю. М. Лоскутов чуть не перевернул трактор, управлять которым не имел права, его наказали по справедливости. А комплекс сдан-принят с неработающим кормоцехом, с обреченной на бездействие системой навозоудаления, с извращенной технологией боксового содержания животных — в этом случае никто не усмотрел нарушений. И акт был благополучно подписан.
Но тем не менее растрата налицо. Начнем с того, что обсуждением предстоящих перестроек занимались работники районного и областного управлений сельского хозяйства. Проектированием первого варианта комплексной фермы на 480 голов два с половиной месяца занималась группа конструкторов, чертежниц, ОТК. Полтора месяца группа проектировщиков (около 30 человек) делала измененный проект. Около ста человек рабочих — строителей, прорабов, инженеров — строили и перестраивали комплекс. Четыреста колхозников «Звезды» ждали комплекса и рассчитывали на его мощь... А комплекса нет. Есть новые стены и масса проблем и проблемок в связи с их эксплуатацией. Есть дискредитация идеи перевода животноводства на промышленную основу. Разве это не растрата творческих и нравственных сил? Миллион сто двадцать девять тысяч шестьсот рублей заплачено за комплекс только по счетам Межколхозстрой- объединения. А комплекс ежегодно приносит десятки тысяч убытков. Корова черно-пестрой породы, среднегодовой надой которой 3500 килограммов, на комплексе дает не больше 2700. Это растрата государственных средств, поскольку строился комплекс «взаймы» и до сего времени колхоз не в состоянии вернуть долг.
С бывшим председателем колхоза Н.Т. Горьковым увидеться не пришлось. Он уже два года работал в районном центре, а в том феврале был в Свердловске на учебе. На смену ему в «Звезду» пришел А. Н. Тарутин, которому вместе с зоотехником и инженером и предстоит доводить комплекс «до ума».
— Будем доводить, — говорит Александр Николаевич и глядит на собеседника спокойными синими глазами. Это спокойствие человека, решившего не тратить эмоции зря, не сотрясать воздух, принимая неизбежное: «Надо доводить, куда денешься».
Спокойствие в его глазах исчезает, и появляется едва уловимая улыбка, блеск, когда он начинает говорить о том, что колхоз принят в объединение Сортсельпром и теперь будет выращивать семенную пшеницу сильных и твердых сортов. А это дело доходное. Когда говорит об откорме бычков — по привесам они в районе на первом месте, о свиноферме, о выращивании и продаже бройлеров. Все это доходно. Бычки, поросята и бройлеры размещены в тех трех фермах, что в пойме Тобола, где до семьдесят пятого были коровы. Около двух тысяч голов. Потом все поголовье сбросили, и помещения освободились.
— В тех фермах коровы стали болеть. Туберкулез. Неизлечим. Если бы ветеринарная санэпидстанция чаще бывала у нас, делала бы анализы, выбраковку... Это не была вспышка эпидемии. Процесс развивался с годами и стал необратимым. Пришлось пойти на крайние меры, сбросить все поголовье. В семьдесят пятом. Тогда-то и решили строить комплекс, и... закрутилось. Выделяли дополнительные средства на строительство, на покупку черно-пестрых нетелей в Прибалтике. Надо же было возместить потери.
Вот причина спешки. А причина заболеваний? Теперь это можно узнать только со слов людей: одни говорят, что построили те фермы в низине, а там сыро, другие говорят, что не утеплили потолки. А потолки бетонные. Зимой они прекрасный конденсатор пара. Под ногами мокро, и сверху капает холодный «душ»... И те фермы строились по проекту, и за их строительство было заплачено по сто тысяч рублей. И там кому-то не хватило времени на то, чтобы в деталях продумать конструкцию, учтя все особенности местности, разумно разместить животных? Или это безразличие? Ведь безразличие может иметь и активную форму, когда важна видимость деятельности, приверженности к прогрессу и... неважен результат.
В новогоднюю ночь, когда морозы подползли к пятидесяти и когда, перенапрягшись, сгорел провод высоковольтной линии и район остался без энергии, Александр Николаевич выбежал из дому в полушубке, наброшенном на рубаху, в валенках на босу ногу и поехал на ферму бройлеров. Она отапливалась теплоэлектронагревателями. Температура в помещении падала. Он каждые полчаса звонил в район — когда дадут энергию. И думал, что делать, если ее не дадут до утра. Жечь костры? Но, к счастью, все обошлось. В помещении похолодало только до девяти градусов, и цыплята не поморозились. ЛЭП восстановили. ТЭН заработал, погнал теплый воздух.
В ту же ночь на комплексе кое-где лопнули трубы водяного отопления.
«...Итак, представим себе, — вижу ироничный взгляд Юрия Михайловича Лоскутова, — смущает белизной пол, симпатичные шкафчики для одежды... все блестит кафелем... чисто, сухо, светло... тумблер эмитрона. После душа они идут в красный уголок...»
Но это просто «идиллическая картинка». Есть повод для иронии у Юрия Михайловича. Но ему, я бы сказал, легче: ирония все-таки способ защиты. Много сложнее Кивролетину и Дементьеву — им давать план.
Дементьев, в рыжей телогрейке, в шапке, валенках, кряжистый, и Кивролетин, высокий, узкий, в черном пальто, стояли посреди двора комплекса. Привезли патоку. Хорошая «специя» к корму. А чем разливать? Не ведрами же. Вот они и думали — чем? Использовать можно только то, что под рукой. И придумали: ванну с краном поставить на тележку, везти тележку вдоль кормушек и поливать кашенец патокой...
Доходы колхоз «Звезда» получает от выращивания бройлеров, поросят, бычков. Будет получать от продажи сортовых семян пшеницы. А комплекс приносит убытки. Угрохали на него больше миллиона, влезли в долги, а теперь... «бросить не бросишь и несешь, как чемодан без ручки, маешься».
«Начальнику Курганского областного управления сельского хозяйства тов. ЮШКОВУ Г. Ф. Лично.
Уважаемый товарищ Юшков! По перспективному плану на комплексе в «Звезде» к 1980 году должно быть 1200 голов крупного рогатого скота, хотя по проекту мощность комплекса рассчитана на 800 голов. Кроме того, что план предусматривает еще одно отступление от проекта, он же (план) ставит колхоз еще перед одной проблемой — проблемой летних пастбищ для такого стада. Правда, на землях колхоза запланировано строительство 320 га культурного пастбища. Для его орошения в Березове плотиной должны перекрыть лог — построить искусственное озеро. Но строительство плотины может затянуться. В январе бригада ПМК-7 Курганмелиоводстроя начала работы, но уже в феврале была снята и переброшена на осушение в учхоз сельскохозяйственного института. Говорили — «недельки на четыре». Но Тарутину передал бригадир, чтобы тот «пошевелился, поднажал где надо, а то мы вообще можем к вам не вернуться». И тогда строительство культурного пастбища вообще отложится на неопределенное время. Это одно.
Второе: 1200 голов должно быть в 1980 году, а пастбище при условии отсутствия помех со стороны мелиораторов будет пригодно для рационального использования не раньше 1983 года. Значит, что же? И деньги и труд, вложенные в постройку комплекса, «замерзнут», и отдача, проценты с них вернутся с запозданием в несколько лет? Это же расточительство явное. Так не годится, и, стало быть, проблема пастбищ становится проблемой первоочередной, проблема эта неотвратимо надвигается. Сообщаю Вам это, Геннадий Федорович, теша себя надеждой, что Вы об этом еще не информированы».
Олег Новопокровский
Курганская область
Сельская молодежь, №7 июль 1979 г.
Admin-uzzer May 06 2024 85 прочтений
1 комментарий
Печать
1 комментарий
Zloy-Red-Army- May 18 2024 08:30:52
