Не раз встречал я в Москве длинноволосых юношей и девушек, выделявшихся необычным внешним видом и облачением...

Блудные дети - очерк

Видел их в центре столицы — в кафе «Арба» на Арбате, кофейне на Петровке, возле памятника Гоголю и в других местах. Знал, что относят себя к неформальному объединению, именуемому ими «система», А себя называют хиппи, «системные люди», «волосатые». Никогда раньше с ними не общался. Не считать же за личные контакты случаи, когда «тусующаяся» девица, отойдя от своих друзей, просила: «Извините, вы не дадите двадцать копеек?» Честно говоря, подобные просьбы ставили меня в тупик. Вроде здоровые, крепкие парни и девушки, кровь с молоком, а клянчат деньги. Стыдно... Тем не менее монеты давал, стараясь тут же побыстрее уйти.

Отчетливо помню стайки первых хиппарей на московских бульварах в конце шестидесятых, недоуменные взгляды прохожих при виде их экстравагантной, неопрятной одежды. Неимоверной ширины брюки-клеш, украшенные искусной вышивкой, бубенчиками и даже лампочками, загоравшимися от батарейки в кармане... Было чему тогда удивляться!

В период застоя движение хиппи, перекинувшееся к нам из США, с Запада, замалчивалось. Долгие годы его будто и вовсе не было. Но оно существовало, вопреки всем табу. И появление, на городских улицах приверженцев «системы» — лучшее тому доказательство. Лишь с развитием гласности, года два-три назад появилось немало материалов о старейшем неформальном объединении молодежи. А потом вдруг эта тема пропала со страниц печати. Или о ней забыли, или... Я уж подумал, грешным делом, а не исчезло ли наряду с публикациями племя патлатых и бородатых, вызывавшее прежде повышенный интерес. Есть у нас сейчас хиппи или пет? Надо бы докопаться до истины. И вдруг такая встреча...

«Тусовка» у памятника Гоголю

Проходил я как-то по Гоголевскому бульвару. И тут мое внимание привлекла группа молодежи, облепившая мраморный постамент памятника Гоголю. Раскачиваясь в такт музыке, парни и девушки слушали двоих сверстников, игравших на флейте и старой, видавшей виды гитаре с розовой ленточкой у грифа. Заунывная, монотонная мелодия резко контрастировала с какофонией звуков бурной столичной жизни.

Слушая музыкантов, я искоса, как бы невзначай разглядывал их странный внешний вид. Такой же, впрочем, как и у сидевших в свободных, раскованных позах слушателей. Белесые, драные джинсу с вышитыми на заплатах цветочками, линялые майки, длинные волосы, перевязанные кожаным или веревочным ремешком, холщовые сумки через плечо, украшения из бисера.

Бренчавший на гитаре парень с волосами до пояса вдруг запел исступленно, надрывно, как бы стараясь перекричать уличный шум. Большая часть слов была мне явно незнакома.

— Вам непонятно, потому что мы поем на сленге, как впрочем, и разговариваем друг с другом, — охотно пояснила босая девушка в сильно изношенных джинсах, в дырках и заплатах. — И вообще мы, молодежь, и вы, взрослые, говорим на разных языках, — улыбнулась она.
— Проблема «отцов и детей»? — спросил я.
— А что, разве ее нет? — с вызовом ответила моя собеседница.

Так впервые я оказался в обществе хиппи. Узнав, что разговаривает с журналистом, моя новая знакомая, назвавшаяся Асей, сказала:

— У нас здесь «тусовка». Что делаем? Песни поем, беседуем, обмениваемся информацией, знакомимся с хиппи, которые здесь впервые. Узнаем друг друга по «прикиду», то есть по внешнему виду. Посмотрите, у каждого на запястьях «феньки» — украшения из бисера, на голове — повязка, «хайратник», чтоб длинные волосы держала, а вообще это идет еще от американских индейцев. Узнаем «системных людей» также по «ксивнику», который на шее носится. Это маленький мешочек, где всегда хранится паспорт.
— А паспорт зачем с собой?
— На случай, если «менты» придирутся. Гоняют нас частенько: «Хватит шуметь, мешаете. Давайте-отсюда, чтоб вас здесь больше не видели». А кому мы мешаем? Чем? Длинными волосами? Так это символ свободы, в Древней Греции волосы стригли только рабам. Говорят, что наш внешний вид вызывающий, оскорбителен для других. Но мы хотим быть такими, какие мы есть. Никого не трогаем, и пусть нас не трогают.

Парни и девушки, рассевшиеся по-домашнему, тесным кругом, с интересом прислушивались к нашему разговору. Как я узнал, все они неделями, а то и месяцами не живут дома. Ночуют в квартирах друзей. Спят там вповалку, на полу, когда на ночлег набивается много народу. И «флэт», то есть квартира, напоминает тогда бурлящий муравейник.

— Почему же, — интересуюсь я, — вам хочется жить в таких условиях, почему предпочитаете их домашним удобствам, общению и заботам родных и близких?
— Да потому, что в кругу своих нам интереснее, — был ответ. — Здесь не «напрягают», то есть не ворчат, не читают нотации, не навязывают того, что не хочется делать. Хиппи категорически против любого «напряга». Будь то в семье, вузе, на работе, со стороны общества, государства.

Ну что ж, понять ребят при желании можно. «Напряги» дома: окончил школу, а в институт не попал — все оттого, что связался с дурной компанией, по кривой дорожке пошел! «Напряги» с военкоматом: того и глядишь в армию призовут, повестки на дом шлют, вот и приходится увиливать, скрываться на других квартирах. «Напряги» с милицией: нигде не работает, не учится, ведет паразитический образ жизни. А в «системе»? Никто не «напрягает». Можно и папиросу с «травкой» выкурить, и выпить, если душа просит, всегда кто-то принесет спиртное на «флэт». Ничего, что карман пустой, глядишь, сердобольные родители деньжат подкинут — болит ведь сердце за блудного сына: как он там?

Хиппи не скрывали от меня, что получают деньги от своих пап и мам — врачей, инженеров, литераторов, музыкантов. На мой взгляд, помощь эта сродни медвежьей услуге. Вряд ли оценят великовозрастные чада трудовые рубли, не их потом заработанные. Вот и спускают все до последнего гроша, складываясь на спиртное, наркотики, скупаемые у разного рода темных личностей, что крутятся в местах «тусовок».

В общем, не жизнь, а праздник души и тела. А наступает лето, пустеют вечно оживленные, переполненные «флэты». Группами и в одиночку «системные люди» отправляются на «трассу». Так называются традиционные маршруты путешествий хиппи. Наиболее излюбленные: Москва, Ленинград, Прибалтика, Минск, Киев, Львов, Крым. Ну и, конечно, Средняя Азия, где при желании сравнительно легко можно достать «дурь». Причем гораздо дешевле, чем в европейской части страны.

Эти поездки притягательны, желанны для любого хиппи, особенно начинающего. Их с нетерпением ждут целый год. Подумать только: сорваться с места и путешествовать по стране — без денег, автостопом! Романтический ореол странствий влечет навстречу новым впечатлениям, неожиданностям, приключениям. За сотни, а то и тысячи километров мчатся на попутных машинах «волосатые». Полуголодные, оборванные, немытые... Их еще донимают вши — постоянные спутники спящих где попало пилигримов.

Главное для хиппи — «перекантоваться», дожить до благодатного времени года — лета, и тогда — в путь. Вот и «кантуются» по-разному. Питаются, в основном, из общего котла, что принесут на «флэт», то и едят. Некоторые, как я уже говорил, живут на подачки родителей или клянчат деньги у прохожих. Постоянной работы избегают, в лучшем случае устраиваются на временную: грузчиками, рабочими сцены... Ответственности никакой, а времени свободного предостаточно. И никто почти ничего не требует: если прогуляешь после перепоя или приема наркотиков, с рук сойдет. Жизнь хоть и бедная, но зато развеселая...

— И все же почему вы по-настоящему трудиться не хотите? — спросил я парня, которого другие звали «Философ», бывшего студента философского факультета университета.
— Ради чего вкалывать? — тряхнул он копной волос, — ради денег, квартиры, дачи, автомобиля? Тот, кто имеет все это, считается в обществе уважаемым человеком. А в «системе» тебя оценивают по уму и способностям, понимают с полуслова. Никому нет дела, из какой ты семьи, какое социальное положение занимает твой отец. Я, например, сын очень обеспеченных, со связями родителей. По их настоянию поступил в университет. Говорили: «Получишь диплом, мы тебя пристроим. Главное, учись». А я бросил учебу, ушел в «систему». Надоели постоянные «напряги»: меркантильные разговоры дома, ежедневное хождение на лекции, семинары, комсомольские собрания, субботники. «Тусуюсь» уже три года и не считаю, что «иметь — значит быть, не иметь — не быть». Стоит ли учиться, чтобы со временем устроиться в престижную контору, обзавестись своим имуществом, семьей и язвой желудка? Плюнул я на такое счастье и ушел от общества, лживых книг, авторитетов, морали. Теперь не учусь, не работаю, прожигаю жизнь, как говорите вы, взрослые. А по-нашему, хиппую.

Не скрою, искренняя убежденность парня в своей правоте подкупала. Особенно неприятие им меркантильного подхода к жизни. Хотя во многом я не мог с ним согласиться. Но важно было другое. Мои собеседники с жаром доказывали, что потребительские настроения родителей приводят часто к конфликту между отцами и детьми. И прежде всего в семьях, где мерило всех ценностей — чистоган, добытый неважно какими путями, где говорят одно, а делают другое. В основном хиппи — выходцы из интеллигентных семей или семей, где нетрудовые доходы или высокое положение отцов на службе позволяют в избытке пользоваться материальными благами, привилегиями. Именно конфликт с родителями становится нередко последним толчком к уходу из дома. Как это и произошло с моими новыми знакомыми.

...Наш разговор прервался неожиданно. Заметив еще издали двух милиционеров, явно направлявшихся к нам, хиппи дружно встали. Ася, задержавшись возле меня, сказала на прощанье:

— Вижу, вы всерьез интересуетесь хиппи. Если хотите, могу принести вам свои путёвые заметки, которые я делала на трассе. Мне они уже не нужны, а вам могут пригодиться.

Я, разумеется, согласился, и мы договорились о встрече.

В молчании, лишь изредка обмениваясь репликами, мои новые знакомые ушли. Длинноволосые, бородатые, с холщовыми сумками через плечо, всем своим видом они напоминали странников. Долго, не отрываясь, я смотрел им вслед, пока не потерял из виду. Уходя, заметил, что двое в милицейской форме все еще шли за ними.

...Я прочел дневник Аси, не отрываясь, на одном духу. Передо мной совершенно неожиданно приоткрылась почти неведомая страница жизни — пусть незначительной, но части нашей молодежи, именующей себя хиппи. В записках девушки я почти ничего не менял, сохранив их стиль и лишь несколько сократив. Рассказ о поездке по «трассе» привлек своей искренностью и помог мне лучше понять образ жизни «системных людей».

Из дневника Аси

Мы на «трассе». Мы, это — Элла, Рита и я. Три подруги, как говорится, не разлей вода. Наконец-то покинули опостылевшую Москву с ее переполненными улицами, автомобильными пробками, шумом, вечно куда-то спешащими людьми. Уехали подышать волнующим воздухом свободы, сменить обстановку, набраться новых впечатлений.

Ехали до Калинина в электричке. Естественно, без билетов, принципиально, хотя деньги были. Народ в вагоне все больше трудовой, рабочий. Смотрят на нас осуждающе. Внешний вид наш не нравится. Мы к этому привыкли, ни на кого внимания не обращаем, продолжаем травить анекдоты.

Приехали в Калинин, вышли на шоссе в сторону Ленинграда. Разделились: Элла с Ритой, а я в метрах тридцати от них. Порознь легче «стопить» попутные машины. «Голосуем». Мне повезло первой. Возле меня тормозит «дальнобой», да не какой-нибудь, а КамАЗ. Кабина просторная, вместительная. Делаю девчонкам ручкой. И вот уже сижу рядом с шофером. Лет двадцати пяти, лицо простое, открытое, бесхитростное. Ехала с ним километров двести, потом еще со многими другими. В дороге рассказывала им о «системе». Некоторые впервые слышали о хиппи и смотрели на меня, как на инопланетянку. Так и добралась до Риги. Как интересно все-таки въезжать в город с трассы, а не на поезде. Масса впечатлений в пути от природы, встреч с разными людьми!

Пришла, на Домскую площадь, где, как я знала, «тусуются» хиппи. Встретили меня доброжелательно. Никакой настороженности, приветливы, как обычно в «системе», когда видят своих. Слышу: «Откуда едем?» — «Да вот из Москвы». Тут же познакомилась с двумя девушками из Ленинграда. Шестнадцатилетние школьницы, начинающие хиппи. Разговорившись, я узнала, что они тоже здесь только первый день. Предложила им ехать вместе на Гаую под Ригой, где каждое лето хиппи со всей страны живут в палатках на берегу озера возле леса. Именно там я должна была встретиться со своими подругами из Москвы Эллой и Ритой.

Приехав на электричке, вышли на нужной нам станции. Редкие станционные фонари светили тускло и неприветливо. Было уже темно. Куда идти, неизвестно, хотя хиппи в Риге объясняли, как найти их лагерь. Как тут сориентироваться, когда почти ничего не видно? Но где наша не пропадала! Углубились в лес, стараясь не сбиться с тропинки. Набрели на какую-то речку, мерцавшую в лунном свете, по всей видимости, Гаую. Ну, думаю, искать бесполезно, надо устраиваться на ночлег! «Девчонки, — говорю, — давайте спать, а то в темноте заблудимся». Откуда-то, вероятно с Балтийского моря, дул сильный ветер, раскачивая верхушки деревьев. Дрожа от пронизывающего насквозь холода и сырости, легли на старое одеяло, которое я достала из рюкзака. Укрыться нечем, поэтому лежали, тесно прижавшись друг к другу, чтобы хоть как-то согреться. Естественно, почти не спали.

Едва забрезжил рассвет, пошли дальше, бредя наугад по тропинкам, спрашивая случайных встречных, как найти лагерь хиппи. Никто этого не знал. Но мы упорно шли и шли, углубляясь все дальше в лес. Питались по дороге черникой, которой было видимо-невидимо. И вдруг такая радость! В просветах между соснами, высокими и стройными, как мачты, сверкнул в лучах солнца какой- то водоем. Оказалось, что это озеро. На берегу старые, выцветшие, неопределенного цвета палатки. «Наши люди!» — вскричала я, увидев обнаженных, длинноволосых парней и девушек. Одни из них купались, другие загорали на белом песке. Наконец-то мы на месте.

И вскоре еще удача. Пока я с ленинградками шла вдоль палаток, раздумывая, где бы пристроиться, навстречу мне бросились Элла и Рита. Сколько радости, нескончаемых рассказов о том, как добирались сюда!

Три дня пролетели незаметно, как миг. Жили мы уже впятером, в группе «волосатых» из Петрозаводска. Хоть и была у них брезентовая палатка на десять человек, в ней мы все же не спали. Из-за надоедливых, доставлявших немалое беспокойство вшей. А их хватает в патлатых гривах многих хиппи, спящих на «трассе» где попало. Поэтому устроились рядом с палаткой, под навесом из полиэтиленовой пленки, укрепленной на четырех шестах. Купались, загорали, варили на костре макароны, картошку, супы из пакетов. На другую еду денег ни у кого нет. Разговаривали о рок-ансамблях, искусстве, спорили о смысле жизни, религиозных учениях. Словом, время провели очень интересно.

...Из лагеря хиппи на Гауе поехали во Львов. Нас пятеро: Элла, Рита, две ленинградки-школьницы и я. Позади Даугавпилс, Гомель, Житомир... Сколько впечатлений! Явились на местную «тусовку», прямо напротив костела. Когда увидели наконец «волосатых», вальяжно и непринужденно рассевшихся в нищах окон булочной, страшно обрадовались. Разговорились, словно мы знали друг друга тысячу лет. Взяв у кого-то адрес художника, который в случае чего может пустить переночевать, решили прогуляться. Город Львов очень красив, много старинных зданий, костелов, зелени.

Но какая «трасса» без ЧП. Пока сидели в кафе и пили кофе с пирожными, ленинградки на свою голову познакомились с двумя коротко остриженными парнями. Ну, а потом пошли вчетвером гулять, Обещав вернуться через час. Пока их не было, я все боялась, как бы чего не случилось с девчатами. Ведь они еще совсем молоденькие. Одна из них наконец возвратилась. Лицо испуганное, запыхалась, будто за ней гнались. Всю ее трясет:

— Ой, девчонки, — говорит, — эти парни завели нас в парк. А там компания — их дружки. Взяли в залог подружку, сказав, что если не принесу им тридцать рублей, больше ее не увижу.

Денег у нас почти не осталось. Пришлось обратиться за помощью к милиционеру, дежурившему неподалеку. Тот вызволил попавшую в беду подругу. Спасибо ему. Никогда не думала, что придется искать защиты у «мента». Ведь это вопреки всем хипповским принципам.

Не успел страж порядка свернуть на другую улицу, как появился какой-то тип со шрамом через левую щеку:

— Вот что, козочки! О том, что вы «навели» на нас «мента», знает уже весь Львов. Чтобы духу вашего в городе не было. Иначе пеняйте на себя.

Выручил один «волосатый» по кличке «Шаман», знакомый по «тусовке»: «Ничего: поможем, поживете пока у меня. Но на улицу первые дни на всякий случай не выходите». Пришли к нему домой. Однокомнатная квартира. Диван, два колченогих стула, черно-белый телевизор. Человек пятнадцать в комнате, в основном на полу сидят. Парни то и дело ходили на кухню. Возвращались обкуренные, глаза осоловелые. Что было за ту неделю, которую мы там жили, лучше, не вспоминать. Мне приходилось бегать в аптеки за кое-какими лекарствами, ребята их нюхали и балдели. Хорошо хоть колоться не заставляли.

Все эти дни я была в каком-то нереальном, гипнотическом сне. Однажды вся компания куда-то ушла, и я осталась, чтобы навести в квартире хоть какой-то порядок. Меня ожидала гора немытой посуды, окурков, бутылок, ампул. Хотя за год пребывания в «системе» должна была вроде к этому привыкнуть. В квартире оставался еще один парень, Эдик. Прилег на диван, сказав, что устал. Перемыв посуду, прихожу из кухни в комнату. Смотрю, лежит он, весь зеленый, и пена изо рта стекает на подушку, пузырится, левая рука, вся исколотая, свисает. На полу — шприц и пустая ампула. Кинулась к нему: жив ли? Трясу за плечи:

— Эдик, ради Бога, ну, очнись, пожалуйста.

Глаза открыл медленно так, тяжело, а в них такая боль, тоска. Говорит тихо, но внятно:

— Никогда не приучайся к этой заразе, иначе погибнешь. Я уже пропащий, не могу без нее жить.

Ну, думаю, все, пора бежать из этого «флэта». И чем быстрее, тем лучше. Поблагодарив Шамана за гостеприимство, попрощалась с подружками и ушла. Эдика уговорила уйти вместе. Иначе пропадет здесь в свои двадцать лет, не добравшись до родного Минска.

Вся его беда в том, что, как «сел на иглу», остановиться не может. А ведь раньше учился в художественном училище, пока не бросил. В редкие минуты просветления пишет стихи, занимается живописью. Но затем опять «ломка», шприц, «кайф» и так без конца. Сколько я встречала таких в «системе»!

...Наконец, мы в Киеве. Приехав на попутных машинах, принялись обзванивать хипповские «флэты» насчет ночлега. Но напрасно, повсюду полно «волосатых» из разных мест, нигде не пускают. Что делать? Залезли на крышу башни-новостройки. Расстелили там палатку, оказавшуюся у Эдика в рюкзаке. Укрывшись моим старым одеялом, спали, как убитые, пока не разбудил сильнейший дождь.

Было уже утро, и, переждав ненастье в подъезде, мокрые, мы поплелись на Крещатик, где «тусуются» «системные люди». Сообщили им, что следующую ночь хотелось бы провести не на крыше, а в тепле и уюте. Тут же нам выдали адресок какого-то «волосатого» по кличке «Дринч», прозванного так за пристрастие «дринчить вайн» — пить вино.

Поздно вечером в однокомнатную квартиру Дринча набилась такая куча народу, что негде было ступить, Все лежали на полу, вповалку. Только мы с Эдиком кое-как разместились, в комнату входит незнакомый парень, а ему и лечь негде. Я крикнула: «Иди сюда» и потеснилась, освободив место. Почему-то подумала, что он наверняка из Москвы. И не ошиблась, парень назвался Мефодием. Имя это или кличка, не знаю. Да и зачем знать, «в системе» не принято задавать лишних вопросов.

На следующий день, поговорив с ним, я узнала, что он хочет поехать в Планерское в Крыму, где находился лагерь хиппи. Я тоже собиралась туда и предложила отправиться вместе. Эдик не мог составить компанию, решив остаться в Киеве. Захватив с собой нехитрые пожитки отправились на шоссе «голосовать».

Ехали мы три дня. С утра до вечера — в пути, ночью спали в густых зарослях кустарника, под деревьями, стараясь не удаляться далеко от шоссе. Наш затрапезный вид вызывал жалость у многих. Может быть, поэтому шоферы щедро, по-братски делились с нами пищей. И даже давали деньги, которые, расставшись, мы тут же проедали. Если Мефодий просил дыню на рынке, груши или яблоки у местных жителей, ему давали их сразу, нередко с жалостливыми причитаниями, вроде: «Как же ты, милок, дошел до жизни такой?» Его стоптанные штиблеты, грязные, в дырках джинсы, чумазое лицо, заросшее бородой, действовали безотказно, особенно на сердобольных женщин. Так что с голоду мы не пухли.

И вот наконец Планерское. За пляжем, усыпанным мелкой галькой, на небольшой горе, заросшей облепиховыми кустами, мы увидели знакомые волосатые лица. Наконец-то! Взобравшись наверх, поставили палатку, с трудом найдя свободное место, — в хипповском лагере жило много народу.

Не успели передохнуть, как наступил вечер. Наша гора заполнилась многоголосым гулом, смехом, радостным весельем. В связи с чем, мы уже знали. «Система» собиралась отпраздновать день рождения начинающего художника, прозванного Ван-Гогом. Собралось человек двести. На пустом ящике из-под вина восседал сам виновник торжества. Разожгли большой костер. Пламя, взметнувшееся сразу ввысь, колыхалось в разные стороны, повинуясь дуновению ветра, менявшего то и дело свое направление. Огненные всполохи выхватывали из темноты причудливые наряды длинноволосых, бородатых хиппи и приглашенных на празднество панков с экзотическими прическами — от самой неимоверной длины волос разных цветов до бритых наголо. Зрелище просто фантастическое!

Из рук в руки передавались бутылки со спиртным, фрукты, купленные в складчину. Когда многоголосица разгоряченных напитками гостей приутихла, Ван-Гог взял слово:

— Пипл! — сказал он. — Как вам известно, утром меня забрали «менты», несмотря на мой день рождения. За что, не знаю, видимо, не показался им. И вот слышу, некоторые говорят, что я продался им. Дал, мол, показания, какие требовали. Дабы никто не сомневался, что это гнусная ложь, намерен ее опровергнуть.

С этими словами Ван-Гог достал из «ксивника» паспорт и... швырнул его в огонь. Лагерь огласился восторженными воплями...

Ласковое, теплое море, чудесная природа, свои, близкие по духу люди — что может быть лучше! Но всему приходит конец, закончился и наш отдых в конечном пункте «трассы». Пора в Москву. Как говорил поэт, «покоя сердце просит». Забрав свои вещи, спустились вниз. Прошли метров сто, как вдруг какая-то сила заставила оглянуться. Видим, в сторону нашей горы идет группа пограничников с милицией. Явно разгонять хипповский лагерь, что делали они периодически. Мы уже не оборачивались, шли молча, в подавленном настроении.

Доехав до Симферополя, мы с Мефодием сели на поезд, идущий до Москвы. Только устроились в тамбуре, положив на пол наши нехитрые пожитки, как проводница нас погнала, обругав на прощание.

С другим поездом повезло больше. Удалось проехать в тамбуре до Джанкоя. Дальше проводницы не разрешили. Переночевали на вокзале, да и пошли на трассу. Это привычнее и лучше получается.

...На последнем отрезке пути, ближе к Москве, подвозивший нас «дальнобой» частенько останавливали работники ГАИ. Два оборванца, неопрятных на вид, вызвали у них явное подозрение. Не потому ли так тщательно, с особым пристрастием осматривали они нас, проверяли наши паспорта? Я чувствовала себя при этом чуть ли не преступницей или бомжем. Хотелось сжаться в комочек, стать как можно меньше. Неприветливо встречала столица блудных детей своих, да ничего не поделаешь...

На этом записки обрывались, а я мысленно вновь и вновь возвращался к прочитанному. Как бы повторяя с их автором всю поездку по «трассе». Размышлял о нелегком пути, проделанном девушкой, полном непредвиденных случайностей, риска и опасностей. Не каждый способен на такие испытания. Какая же фальшь, нездоровая обстановка должны быть в семье, чтобы выросшие дети предпочли уйти из дома, фактически на улицу.

Конечно, я понимал, что многие оказались в «системе», привлеченные лжеромантикой хипповского движения, его негативным отношением к изъянам нашего общества. Или же возможностью ничего не делать и предаваться разного рода порокам. Это тоже не следует сбрасывать со счетов, но ясно и то, что «система» создает питательную среду для правонарушений. Разве не способствуют этому бродяжничество, клянченье денег, пьянство, потребление наркотиков? Чем не криминогенная обстановка! И далеко не каждому удается благополучно выпутаться из нее. О чем свидетельствует судьба хиппи, с которым я встретился в Бутырской тюрьме.

Путь в Бутырку

Я сидел в камере следственного изолятора, стараясь не думать о человеке, с кем должен был встретиться здесь. Пока его не привели, мысленно подытоживал первые впечатления от Бутырской тюрьмы, где размещалось СИЗО. Толстые, на века сделанные стены, многочисленные, перенаселенные камеры, скрежет металлических решетчатых дверей, открывающихся лишь нажатием кнопки... Попав сюда, невольно задумываешься лишний раз над тем, что значит свобода. Что ее легко потерять, переступив грань дозволенного нормами и правилами человеческого общежития. Грань, за которой начинается нарушение закона.

В камере, где я находился, давно никого не содержали. И использовалась она лишь для встреч подследственных с адвокатами, следователями, свидетелями по делу. В тоскливом ожидании стал изучать неприхотливый интерьер. Зарешеченное окно, два обшарпанных стула, ввинченных в пол: один у окна, другой в углу. Ветхий, убогий письменный стол без дверцы и полок.

Наконец послышались шаги, и в камере, освещенной мерцающим люминесцентным светом, появился парень в сопровождении конвойного. В полосатой куртке, ниспадающих штанах и шлепанцах на босу ногу, стоптанных не одним поколением узников. Тяжело уселся на стул в углу и застыл, низко склонив голову.

Я смотрел на этого человека и с трудом узнавал черты лица, знакомые по фотографии в уголовном деле. Где длинные, до плеч волосы, озорной, пойманный фотографом блеск в глазах? Короткая стрижка, тусклый, потухший взгляд. Какая-то обреченность в этой согнувшейся не по возрасту фигуре. А ведь парню всего двадцать один год!

— Ну как, — спрашиваю, — самочувствие?
— Тяжко. Пока сижу в СИЗО, двадцать процентов веса потерял. Ломает... Папиросу бы с «травкой», может, и полегчало бы. Да что говорить, здесь нельзя, я понимаю. Эх... — Игорь К. резко, с досадой махнул рукой, как бы отгоняя навязчивую мысль. Дрожь охватывала худосочное тело, то угасая, то вновь усиливаясь. На лице появилась мучительная гримаса.

Потом он немного успокойлся, закурив предложенную мной сигарету. Жадно затягиваясь, начал рассказывать:

— Первые дни, когда привезли в СИЗО, гораздо хуже было. Головные боли доводили до полуобморочного состояния, давление падало, руки, ноги тряслись, поясницу ломило. Каждый сустав чувствовал, да так, будто в организме металлические спицы, и кто-то их крутит и крутит...

Я знал, почему этот парень сидит здесь, в Бутырке, и ждет своей дальнейшей участи — суда. Следователь, занимавшийся его делом, показал мне два полиэтиленовых пакетика с марихуаной, изъятые у Игоря. 56 граммов измельченного, зеленоватого цвета наркотика круто изменили жизнь этого хиппи, получившего в «системе» кличку Хирург. Он наркоман. Ему предъявлено обвинение в незаконном приобретении и хранении наркотических средств.

Но только ли в «травке» причина столь резкого поворота судьбы Игоря? А может, еще в чем-то, что не сразу и поймешь, когда разгадка, как нередко бывает, не лежит на поверхности? Об этом я думал, беседуя с Хирургом. Вот отчего так внимательно слушал его рассказ о себе, своей недолгой еще жизни.

...Как многие другие молодые люди, Игорь из нормальной обычной семьи. Мать — инженер, отец — рабочий. Зарабатывали вполне прилично. Не нуждались, хотя и изобилия в доме не было. Жили без особых излишеств, но в достатке. Сын, единственный у родителей, с детства увлекался техникой. Постоянно что-то конструировал, мастерил нехитрые поделки, модели автомашин, самолетов, кораблей, простенькие транзисторные приемники. И поэтому не удивительно, что, окончив восемь классов, он твердо решил: «Пойду в ПТУ учиться на радиомонтажника». И родители согласились, хотя мечтали о высшем образовании для сына.

Быстро, незаметно пролетели годы учебы в училище, позади практика на заводе. Приобретена нужная, полезная рабочая профессия. Казалось, найдено свое место в жизни. Но, была у Игоря еще одна неудержимая страсть, помимо любви к технике. Музыка, точнее рок-музыка, которой увлекся он в годы учебы.

Ни в чем не отказывавшие сыну родители купили ему магнитофон. И зазвучали в доме записи модных зарубежных, да и отечественных ансамблей. Зачастили друзья. Кто учился в ПТУ, а кто вообще нигде не учился и не работал. Но все такие же меломаны, как и он сам. Слушали последние шлягеры рок-групп. Игорь, как и друзья, отпустил длинные волосы. Приобрел где-то по дешевке потертые, заплатанные джинсы, навесил на себя металлические цепочки, браслеты, «феньки». На джинсовой куртке красовалось вышитое красное сердце, пронзенное белой стрелой. В левом ухе — серьга.

— На кого ты стал похож? — выговаривала мать, до сих пор во всем потакавшая сыну, — Мне перед соседями стыдно. К тому же пьешь, в квартире грязь развел, музыка постоянно орет...
— Ничего, мать, скоро мешать не буду. Еду с хиппи по «трассе» автостопом. Деньги мне не нужны, буду «аскать», просить то есть. А работать не пойду. Не хочу, и не уговаривай. — И не давая опомниться изумленной матери, Игорь ушел, хлопнув дверью, как бы ставя последнюю точку.

Не раз вспоминал Хирург этот разговор, сидя здесь в Бутырке. Но жизнь назад не воротишь. Тогда его, выпускника ПТУ, закружила, завертела вольница хипповской жизни.

— Что связывало тебя, человека рабочей профессии, с хиппи? — спрашиваю Игоря.
— Общие взгляды. Протест против лживого мира взрослых, против их продажности, нечестности, стяжательства. А что касается рабочей профессии, то ее выбор был ошибкой.

Хирург замолчал. Закурив снова сигарету, он тоскливо смотрел через окно на тюремный двор, будто трезво оценивая свое нынешнее положение. Страстная тирада, которую он выпалил, казалась ему, видимо, не к месту здесь, в Бутырке.

Мне трудно было не согласиться по крайней мере с тем, что первоначальный смысл многих высоких, дорогих прежде всем понятий девальвировался, истерся, потерял свою остроту, убедительность и притягательность. Из-за слишком частого их употребления, к месту и не к месту. Из-за того, что те, кто их чаще других произносил, сами не были образцом для подражания. Или потому, что в жизни оказалось все иначе, сложнее, чем на словах. Мало ли причин тому печальному, грустному явлению!

Наверное, неплохо, что в среде хиппарей не приемлют подобное. А что предлагают взамен? Свободу говорить и делать все, что хочешь? Именно этот постулат «системы» прежде всего усвоил Хирург, став хиппи. А что еще? «Нет войне, занимайся любовью»? Первая часть этого лозунга, столь популярного среди «волосатых», явно декларативна. В борьбе за мир они, как известно, никак не участвуют, противопоставляя себя обществу и общественным движениям. Правда, демонстрируя свой показной пацифизм, они рисуют и вышивают на одежде «пацифик» — трехпалую лапку голубя на фоне земного шара. Или же всеми правдами и неправдами пытаются уклониться от военной службы, чем нарушают Закон о всеобщей воинской обязанности. Резон один: антигуманно. Вот и весь «вклад» в дело мира.

Что касается второй части лозунга «...занимайся любовью», то уж в этом «система» явно преуспела. Половая распущенность возводится в культ. Как объясняли мне хиппи, «свободная любовь» — своего рода форма протеста против ханжеской, по их словам, морали общества, ограничивающей свободу личности, право выбирать каких и сколько угодно половых партнеров. Недаром «тусовки» на «флэтах» часто превращаются в разнузданные оргии. Тот же Хирург испил до дна чашу «свободной любви». Сколько их, как зовут встречных-поперечных подруг, не помнит. Да и зачем?

«Раскрепощаясь» от морально-нравственных пут общества, Хирург вкусил в полной мере еще от одного «райского яблока» «системы» — наркомании. Впервые попробовал «травку» в одной хипповской компании в Ленинграде, где сделал остановку в той самой поездке по «трассе» после окончания ПТУ.

— Курили там папиросы с наркотиком, — рассказывал мой собеседник. — Ну и я тоже, отказаться неудобно было. Потом еще раз и еще... Что втянусь, особенно не беспокоило, надеялся на свою волю. Потом привык. Состояние «кайфа» нравилось. Помогало забыться, отвлечься от забот, проблем.

Да, проблем хватало в его молодой жизни. Работать постоянно не хотелось. Да и отвык вставать рано утром и идти, как все, на работу, ведя разгульный, ночной образ жизни. Начались неприятности с милицией. Неоднократно задерживали, когда поутру был под сильным «кайфом», после загула шел, шатаясь по улице.

Иногда устраивался грузчиком на временную работу. Занимался мелкой спекуляцией. Тиражировал на своем магнитофоне пленки с записями модных заграничных рок-ансамблей, продавая их втридорога. Или приторговывал вещами своих друзей, знакомых, беря за услуги комиссионные.

Четыре года пролетели незаметно, бессмысленно, невозвратимо потерянные. Компании, пьянки, наркотики. Рок-музыка в записях или на концертах рок-групп, чаще всего самодеятельных, нигде не зарегистрированных, исполнявших какой-то немыслимый, авангардистский рок. Проникали хиппи на их концерты, проходившие в каких-нибудь домах культуры на окраине, не через входную дверь. А... через окна туалетов — билеты, как правило, не покупали.

И вот неожиданный конец «сладкой жизни». Крах всего, что до тех пор было ее смыслом. Хирурга задержали с наркотиками сотрудники милиции. Часто, коротая дни в СИЗО, он вспоминал, как сделал последний шаг по пути в Бутырку.

...Как-то приехал Хирург на Рижский рынок. Бесцельно слонялся мимо киосков, переполненных убогими, безвкусными тряпками. Мечтал хотя бы об одной папиросе с наркотиком. Деньги были — продал кое-какие «шмотки»... Вдруг к нему подошел мужчина в тюбетейке. Представился Николаем из Бухары. Узнав, что нужна марихуана, сказал, может помочь. С нетерпением ожидал вечером дома Хирург телефонный звонок от своего нового знакомого. Наконец позвонил какой-то мужчина и сообщил, что он от Николая и «гостинцы» при нем. И вот долгожданная встреча возле Дворца спорта в Лужниках. Хирургу — полиэтиленовые пакетики с наркотиком зеленоватого цвета, незнакомцу — 150 рублей.

Ну, а затем совсем не случайное «рандеву» с сотрудниками милиции, с самого начала не спускавших глаз с хиппи и торговца наркотиками. Как стало известно милицейским работникам о купле-продаже одурманивающего зелья, пусть останется секретом. Одно лишь могу сказать, милиция уже знала по оперативным данным, что Хирург регулярно приобретает «травку». И задержала его с поличным.

...Прощаясь со мной, Хирург вдруг хитровато улыбнулся и таинственно, почти по-заговорщицки сказал:

— Здесь, в Бутырке, я встретил много «системных людей». Уже как-то веселее сидеть, время коротать, зная, что по соседству свои.

Мне было жаль этого парня, радующегося, что где-то рядом его сверстники, с кем он сталкивался на «тусовках», на «трассе». Ее, эту радость, нисколько не омрачало, что ожидают они суда или этапа. В основном правонарушения хиппи, которые привели их в Бутырку, связаны так или иначе с наркотиками. И об этом мне говорили сотрудники ГУВД Мосгорисполкома. Одни из подследственных торговали ими; работая на дельцов наркобизнеса. Другие незаконно приобретали и хранили марихуану, гашиш, анашу. Третьи же совершали различного рода кражи, хищения, чтобы иметь средства купить те же самые наркотики. А их, этих денег, у большинства нет, так как не работают и не хотят работать.

...Я думал о том, вернется ли Хирург опять в «систему», отбыв наказание? Казалось бы, он должен порвать с нею после такого печального финала. Но не было в этом уверенности. Как не заметил я в парне раскаяния в содеянном, в том, что стал он наркоманом, совершил преступление.

Как уже давно известно, «зона» воспитывает лишь немногих. И правонарушитель, оказавшийся там впервые, среди преступников, выйдет оттуда отнюдь не ангелом, а с определенным опытом. Более того, очень даже возможно, с новыми преступными наклонностями, Так что «система» пополнится не романтически настроенным «волосатым», а еще одним криминогенным элементом. А сколько хиппи проходят через Бутырскую тюрьму, другие тюрьмы и колонии страны! Хорошенькое же пополнение ожидает в будущем «системных людей».

Вернутся ли блудные дети?

Бытует среди наркоманов поговорка: «Если хочешь обрести врага, посади его на иглу». Конечно, в жизни Хирурга и любого хиппи всегда был тот, кто первым услужливо протянул папиросу с марихуаной или вколол шприц с одурманивающим зельем. Но дело не в том, кто конкретно толкнул на путь наркомании. Любой хиппи, наверное, рано или поздно хоть раз, но попробует наркотик. Что же приводит к беде? Прежде всего слабоволие, нежелание выделяться в компании, ложный стыд быть «непонятым», осмеянным. А то и элементарное любопытство: «Разок попробую, не поправится - брошу». Часто, поймав «кайф», молодой человек уже не в силах остановиться. Первая же доза лишает его воли, и организм начинает требовать свое — все новых доз. Так «система» приносит в жертву ненасытному Молоху наркомании очередную жертву. Конечно, далеко не все хиппи становятся наркоманами. Многих минует эта печальная участь, сгубившая столько молодых жизней. Им повезло, удалось вовремя выбраться из трясины «балдежа» и «кайфа», куда тянет «система» под лозунгами освобождения от морали и пут общества. Но сколько еще жертв перемелют жернова хипповской «системы»!

Не так уж безобидно движение хиппи, как магнит затягивающее в свои сети юношей и девушек, хотя, конечно, не оно определяет лицо нашей молодежи. Хиппуют тысячи молодых людей во многих крупных городах. Это факт нашей действительности, и от него нельзя отмахнуться как от назойливой мухи. Или не замечать, уподобившись страусу, спрятавшему голову в песок. А ведь они, эти юноши и девушки, бесцельно протирают штаны в кафе, толпятся в «трубах» — подземных переходах и других местах «тусовок», «балдеют» на «флэтах». Это они, декларируя уход от общества, фактически противопоставляют себя ему. И дело не в их свалявшихся патлах, неопрятной одежде, украшенной медальончиками, амулетиками, побрякушками.

Главное, они бессмысленно прожигают жизнь, теряя лучшие годы на ничегонеделание, предаваясь худшим порокам. Мир не без добрых людей. Но уповать на них, попрошайничать в цветущем возрасте, как последние бродяги, это уж слишком. Какая уж тут «свобода личности», столь охотно декларируемая «системными людьми»! Такая свобода явно иждивенческого, паразитического свойства. Ведь если ты потребляешь не заработанное тобой, значит это чужое. Другими словами, пользуешься результатами чужого труда.

Аморальность такого подхода очевидна для любого здравомыслящего человека. Кстати, о бродяжничестве. Можно еще понять бомжа, несчастного, забитого, гонимого. Без паспорта, постоянного местожительства, работы, семьи, часто больного. Обстоятельства толкают его на правонарушения, ставят в положение изгоя, когда он вынужден быть в бегах, опасаясь всего и вся, особенно встреч с милицией. Но совсем другое дело, когда скитаются по городам и весям, ночуют по «флэтам» молодые люди. С паспортами, крепкие здоровьем, имея семьи — пап и мам. Попрошайничают, живут на подаянии, не работают, не учатся. Или когда девушки приторговывают своим телом, расплачиваясь за проезд на трассе. Нет, не может это вызвать симпатии!

Могут спросить: «Куда смотрит милиция?» А милиция делает свое дело, руководствуясь только законом, а не эмоциями. Не задерживает за внешний вид, каким бы вызывающим он ни казался кому-то. Если слишком шумит на улице длинноволосая молодежь, предупреждает. А задержать может, если совершено правонарушение. Кем бы то ни было, в том числе и хиппи. Так что милиция в данном случае ни при чем.

Прежде всего школе, родителям, комсомолу нужно разобраться в причинах живучести «системы», почему влечет туда юношей и девушек. И уж потом наметить меры, чтобы нейтрализовать это неформальное движение, его пагубное влияние на молодежь. Не стоит себя утешать, что, перебесившись, хиппи образумятся и вернутся в родной, очаг. Слишком много людей уже сломано в «системе»! Не говоря уж о тех, кто сгинул, пропал без вести во время странствий или встретил неведомо где и почему свою кончину. Можно лишь представить себе, сколь неутешно тогда горе родителей.

Надо всегда помнить, что «система» представляет собой социальную опасность, плодя тунеядцев, бродяг, наркоманов, преступных элементов, растлевая души юных — доверчивых и восприимчивых ко всему, оказавшихся за бортом жизни.

Задумаемся же о том, что нужно нам сделать всем, чтобы блудные дети вернулись!

Юрий Свердлов, 1990 год

- Обсуждение этого очерка на нашем форуме здесь!

***